Он пытается заглянуть в собственный разум, ощупывает его границы, но все, что там есть, находится за пределами его голода, и выглядит плоским, тусклым и тяжелым.
– Нет, – говорит она. – Конечно, не можешь.
Смерть взирает на деву. Он не знает, что сказать. Что сделать.
– Закат, – говорит он наконец. – У тебя есть время до заката.
Слезы текут по ее щекам, и это несмотря на то, что она триумфально опускает венок на голову.
– Пожмешь мне руку? – спрашивает он, протягивая костяную ладонь.
На это дева издает звук, столь же внезапный и тонкий, как птичий писк, качает головой и отворачивается.
«Это того стоило», – думает Смерть, отступая на обочину, уходя с пути несущегося экипажа.
Разболтанное колесо остается на месте.
– Зачем? – спрашивает он, когда она подает ему ботинки, которые Грейс стащила с крыльца Бобби Крэя.
– Некоторые люди оставляют следы из грязи, – говорит она. – А ты – из смерти.
Он сидит на низком заборчике, и натягивает ботинки, и они выглядят не более чем сшитыми вместе кусками ткани и кожи. Но когда он встает на ноги, и делает несколько осторожных шагов по траве, она не вянет.
Он удивляется, словно ребенок, впервые увидевший зеркало или радугу.
Она подает ему кожаную перчатку, и он несколько мгновений таращится на нее, и лишь затем натягивает поверх костяных пальцев.
– И последнее, – говорит она, поднимая зеленый венок.
Он опускает голову и позволяет водрузить эту штуку на свои рыжие волосы, но в тот момент, когда он ощущает прикосновение, листья и ветви чернеют и становятся хрупкими. И пусть он не может видеть, что произошло, он каким-то образом знает, и хорошее настроение соскальзывает с его лица.
– Не самая хорошая идея, – говорит Смерть, но этот день принадлежит Грейс, купленный и оплаченный ценой жизни, и она не отступает.
– Все в порядке, – говорит она. – Ты будешь изображать не эльфа, а падшего духа.
Вдалеке начинает играть скрипка.
Барабаны бьют монотонно, словно дождь.
Она берет Смерть за предплечье:
– Пойдем. Ведь мы не хотим опоздать.
Праздник расположился спиной к лесу.
Круг из навесов, раскрашенных красным и желтым, белым и зеленым, помост для музыкантов, пара сказочников и дюжина мужчин и женщин, продающих еду и напитки.
Весь городок здесь.
Смерть уже видел этих людей, как они этим утром шагали в сторону церкви. Тогдашняя процессия выглядела тихой, но сейчас они кричат и радуются, их головы увенчаны венками, а губы перемазаны смехом.
Смерть никогда не видел столько красок, столько жизни.
Солнце висит высоко, но мужчины тащат сухие деревья из леса, несут в поле, где внутри круга из валунов сооружают пирамиду из дров.
Кольцо из камней точно такое же, как у колодца, только здесь нет провала в темноту, лишь густая трава, и куски стволов, что скоро будут пищей огня.
И у всех девочек и девушек цветы в волосах.
И у всех мальчиков и юношей – короны из листьев.
И все счастливы.
– Здесь, – говорит Грейс.
Она дает ему дольку созревшего фрукта цвета солнечного восхода, и когда он откусывает, он вспоминает – смех, рука на его талии, губы, что касаются его кожи. К моменту, когда он глотает, кусочек памяти исчезает, растворяется так же быстро, как обрывок голубого неба меж штормовых туч, но тепло остается внутри, сладкое и сочное.
Кто-то начинает петь, и он узнает эту песню.
Он не имеет знания о ней.
Он не может вспоминать.
Но он может чувствовать то место внутри, где память и знание должны находиться, и когда Грейс подхватывает песню, он ощущает, как слова поднимаются в его собственном горле.
Женский голос несется над полем, старые песни о моряках и дальних странах, о сбежавших из дома девушках, такие песни, что звучали, словно ветер обрел форму и принялся завывать внутри костей Смерти. Эхо того эха, которое он помнит. Помнил. Вспышка в его разуме – другое время, другое имя, девушка, протянутая к нему рука.
А затем он моргает, и звезды памяти превращаются в огоньки, порожденные янтарным светом жизни, пляшущим вокруг Грейс.
И уже она протягивает ему руку и говорит:
– Потанцуй со мной.
И Смерть колеблется, но музыка расшевеливает нечто внутри, каждый аккорд дергает струны в его сердце, и когда она берет его за руку, он берет ее в ответ, и они крутятся, сначала медленно, затем все ускоряя и ускоряя движение, и между звоном струн и кругами он вспоминает – девушка, которую он подбросил в воздух, и желтый венок в ее волосах, скрипка и далекая песня, – но затем все это исчезает, и он вновь оказывается здесь, в этом теле, в его костях, в этой жизни, лишенной жизни, в уме, лишенном памяти, и он хочет найти дорогу назад, хочет увидеть лицо той девушки снова, хочет чувствовать больше, больше, больше.
Он смеется.
Это странный звук, точно запертое дыхание, это странное ощущение, будто свет в его груди, и он держится за него.
Они танцуют до заката.