На этом рынке мы познакомились с Иринкой, Коляном, тетей Раей, Валей и многими другими добрыми людьми, которые обещали занимать для нас место, если придут первыми. Не моя жизнь продолжала устойчиво налаживаться. Тогда, я уступила бы ее первому встречному. Но сейчас, я ни за что не изменила бы того трудного пути. Он конвертировался и превратился в проездной билет на поезд, именуемый счастьем.
Отношения с Сашенькой превзошли все мои ожидания. Они обещали стать такими трудными и болезненными, что на их фоне все остальные неприятности казались простой детской забавой.
Вечером того же воскресного дня он приехал безо всяких объяснений.
– Как дела? Чем занимались? – с порога спросил он.
Я сбивчиво рассказала про первый торговый опыт, посетовала на отсутствие перспектив.
– Ладно, не парься. Хочешь посмотреть на мою мастерскую? Поехали, я познакомлю тебя со своими работниками-неудачниками. Они как раз на месте.
– Поеду… Сейчас, только соберусь.
Я в панике смотрела на кучу вещей, накиданных поверх импровизированной тумбочки из картонных коробок, и понимала безнадежность затеи. Перед глазами мелькнула тыльная сторона ладони с облезлыми длинными ногтями, опустив глаза, я увидела потресканные от разнузданной жизни, свои пятки. Неужели поеду?
Но на улице темно. И ровно пятьдесят процентов моей ущербности будет скрыто за ночной завесой.
Приободрившись тьмой, я одела что-то, купленное в прошлой жизни, пригладила не совсем чистые волосы, нацепила темные очки и неуклюже вышла к машине. Перед выходом, оглянулась на дочь, виновато улыбнулась. «Предатель! Предатель!» – затикал часовой механизм. Трудно перешагнув через это, я отправилась в Сашкин стабильный мир.
Я улыбаюсь и вспоминаю, как встретили меня Толян и Ваняшка, подельники Суворова в гараже, арендованном под мастерскую. Я вошла туда, как очередное приключение или как повод для несанкционированной пьянки. Впрочем, я отнеслась к ним точно так же. Мы пили, шутили, уже немного нравились друг другу, подсмеивались над серьезностью Суворова, который внимательно смотрел на меня, словно ожидая, когда я споткнусь или исчезну.
Но он ждал совсем другого. Он хотел, чтобы исчезли Толян и Ваняшка. Сашенька не хотел расплескать ни капли своих драгоценных нарождающихся чувств неизвестно перед кем.
– Поехали домой! – резко сказал он мне.
– Не хочу! Давай еще посидим?
– Поехали, дело есть, – повторил он тоном, не требующим возражений.
Он самовольно прекратил всеобщее веселье, выставил за порог своих коллег и аккуратно запер входную дверь тяжелым висячим замком. Я посмотрела на номер – 255. Эта дверь отныне станет целым миром для меня.
Мы вновь провели целую ночь на берегу прохладной реки. Плавали, смеялись, говорили о вечном и слушали музыку, а к утру он накормил меня обильным завтраком из соседнего магазина.
– Знаешь, когда я с тобой, у меня такое ощущение, что я летаю… – просто сказал он. И добавил – У меня такого никогда не было…
Я не ответила ему ничего.
Я тихонько вошла в комнату, посмотрела на спящую дочь. «Предатель. Предатель!» – громко затикал мой механизм, задрожали барабанные перепонки.
И только спустя годы, Маша признается мне, что ей очень нравилось, когда я уезжала с Суворовым, и нравилось оставаться одной по вечерам, чтобы читать книжку или смотреть допоздна телевизор…
Глава 6
Зато моя соседка справа была другого мнения. Ольге не везло с личной жизнью, и она не могла оставить без внимания тот факт, что ко мне захаживает красавец брюнет, какого она могла видеть только в кино или представлять в девичьих мечтах. И Оленька, вторая в моей жизни, начала медленную войну, направленную на понижение моей и без того заниженной самооценки.
Сначала она легко и непринужденно перестала со мной здороваться. Просто проходила мимо своей грузной походкой, задевала большим телом в маленьком коридорчике, не извинялась и не краснела от возникшей неловкости.
Я оторопело заглядывала ей в глаза, искала причину моего нового несчастья, задавала вопросы себе и соседям о ее странном поведении. А когда я устала чувствовать себя во всем виноватой, то покорно приняла условия этой дурацкой, заведомо проигранной войны. Эта война была холодной, невидимой постороннему взгляду. К ней вполне можно было бы привыкнуть. Но однажды, когда я вышла в коридор, то смогла увидеть нечто, превзошедшее все мои ожидания.
Это был день дежурства Оленьки в кукольном коридорчике-кухне. И она пробила целевой пенальти… помыв только половину всего… Половину четырехкомфорной газовой плиты, половину загаженной раковины, половину грязно-зеленого линолеума, постеленного на полу. Вторая половина пола, принадлежащая теперь мне по праву, была проходной зоной, и Оленька топтала ее с удовольствием и удвоенной силой.
Вот эта возможность поставить свою хату «с краю», ни с того ни с сего отделиться и облить соседа грязью без объяснения причин, была не собственным запатентованным изобретением моей соседки. Это было и остается частью менталитета всего русского народа…