— Кому — кому! В коммуну ещё отдай! А как всегда, нах! А чего почём зря интересуешься? Поймите, дурни. Чека расширяется, людей с Сибири набирают. Едут уже. Так что надо успевать и брать максимум. По Марксу и по Ленину жить, понял: не жалеть мешков, тащить всё, но сначала самое дорогое: стартовать с сортиру опосля посеру и всё по херу! Понято? Или нет? …А постепенно из них наберём пацанов, свежачка, обучим как надо жить. Думаете им Чека платить будут? Думаете, они там задерживаются? Там, бля, у молодых батарея почище нашего. А что, он деревенский, несмышлёныш, чистый дурак и бошку на стрельбу высовывает. У них, зелёных, уши впереди мозгов. Как, бля, у суслика. В Чеке, бля, чуть провинился и, хер — рак! к стенке. Своих к стенке! Вот такая совесть у Чека. У них там очередь: попользовать зелёного и в утиль! Чтобы знатоков не плодить. Воровать и бомбить лучше среди идиотов и руками идиотов. Чтобы самим чистенькими… Так что из этих пацанов мы умных себе возьмём. Пусть освоятся, а следом…
— Э — э, Кожан. С зеленью и твой хитрый кабур
— Пока не прокалывались, — грубо отвечал Кожан.
— Хорошо, тогда так: без тебя нам скучнее.
— Не сглазить бы!
— Ну, всё, козяку, мэкэлаву
— В гости будешь звать, так себе забирай, — встрял Алтын, а мы тоже подкрасимся чеками и у тебя угол сымем. — Шутит так, или серьёзно, у Алтына порой такой толщины юмора не поднять.
— Комнат там много, — поддакнул Степан.
— Хорош вариант? — продолжал Алтын, почти не удостоив Степкиного уточнения оценкой. — Слышали твой план. Отличная хата… на слух, правда… и чёрный ход есть. А у нас явка толковая давно в отсутствии обретается. Это те не Мамка — Одесска! Надоело, верь, Кожан, по говняным дырам, да в подвалах шкоркать, да в кабаках родное спускать. Своё надо иметь, честно нажитое имущество. Со сральником, ванной, блядь, с девками… чё их грязных щелбать: сначала подмыть, шампани налить… и, бульк… туда. И там пежить и пежить, вертеть и долбить… шумовкой… сопелку их. Чё мы, хуже буржуинов? И пить своё, и шампани хотца иной раз, а не втридорога и не кабацкую разболтуху. Мануфактурка — то работает ещё наша? Ха — ха — ха! Ну, и как предложеньице? — и Алтын лихо сбил кепчонку на затылок.
— А то и продать можем твою новую хатенку… раза на три. Давай? — предложил Жало, сам удивляясь своей неожиданной, такой дерзкой и денежной выдумке — как банк без мокрухи взять.
— То надо думать, у меня начальство есть, — говорит Кожан. — комиссары один на другом. И наверх надо подать. Прыщей да клопов политических знаете сколько над ими? А сколько жён, а марух
Воцарилась временная тишина.
— Я от вас теперь никуда, — заранее готовит отступного Степан, стрельнув в тишину просительным колером. — Куда вы, туда и я. Знаю, что на крючке я. Ну, нормалёк, понимаю. — И совсем осмелевши: «Если что, так сразу кляузу в Чека на меня, так?»
— Херов! Мы своих не сдаём, — сказал Желвак Чёрный. Лицо у него смурнее тучи, под щёками мышцы дрыгают — играются. Отсюда и кликуха. — Лучше мы тебя сами шлёпнем. Зачем нам риски такие, дубина? Бэмс под ребро и тишина. А у вас, чекистов, чё? Закон крепче нашего, что ли? — Посмотрел по сторонам. Стороны молчат, будто водой набрались по уши. — Крепче. Догада такая есть. Так же Кожан? Подтверди военную тайну.
Кожан только хмыкнул. — Вот проныра, такой огромный, есть где спрятать, а всё у тебя на виду! Все тайны, бля. Нахер вот цукиром так откровенно мажешь? Сладко, бля. Не наш это базар. И ты не сука.
Обиделся немного Желвак на чекиста в законе.
— Да ладно. Не обижайсь, забудь… Курнём покедова! — и громко, с пафосом: «Давай — ка, товарищ красногвардеец Желвак, из заначки нам всем по нюхе. Будете по половинке?»
— Чужого чё ж не пощучить. Нюхнем, давай. А после по галичке
— Я не буду, — попросту отказался Степан.
— А мы продажных мальчиков не приглашаем. Ишь, в друзья как перемещает! Ровно крот: тихохонько так.
Желвак достал кисет, из него железную коробочку.
— Мне с собой этого дела носить не положено, — продолжал Кожан, — проколюсь на кейфе. Я понемногу совсем, перед делом только… А у нас дело выклёвывается. Так?
— Вроде того.
— Значит можно. Давай, давай, не жалей. Забей ка мне по шейку…
— Эх, банки — хвостики! — запел Алтын.
— Это после.
Услышана и «шейка». Вспомнил своё тюремное увлечение Жалов и затрещал тараторкой:
— Законы щас гибкие, как молодуха.