Архитекторы, художники всех мастей, прочая богема с ее разговорами о смысле жизни и искусстве. Я и вправду чувствовал себя среди всех этих людей чужим.
– К этому обществу легко привыкаешь, – меж тем продолжала Эмилия, увлекая меня в переулок. – И вы сами не заметите, как проникнитесь их мыслями, их надеждами… они все немного безумны…
– Немного?
– В той или иной степени. Порой мне кажется, что безумие есть обратная сторона таланта. И чем более талантлив человек, тем большую цену ему приходится платить… скажите, вам нравится Киев?
– Да.
– Вы сухарь.
– Знаю. Мне говорили.
– Кто?
– Мишенька…
Я замолчал, поняв, что сказал вовсе не то, что следовало бы сказать. Для чего упомянул его имя? И наверняка Эмилия огорчится… но она лишь кивнула.
– Мишенька… он пишет мне. Много пишет.
– И…
Я получил лишь коротенькое послание, в котором Михаил утверждал, что все-то у него хорошо, замечательно даже.
– Он… не оставил своей глупой фантазии, – Эмилия покачала головой, будто сетуя, что эта влюбленность не развеялась, подобно дыму. – Вбил себе в голову, что мы поженимся…
– Извините.
– Прекратите извиняться. Вашей вины в том нет, но… он пишет про ангелов… называет меня ангелом.
– Это плохо?
– Неосмотрительно.
Мы брели по переулку, а потом свернули на боковую улочку, кривую и темную, запертую между рядами домов. Она была грязна, и меж окнами протянулись веревки, на которых сохло белье. Пахло здесь кошками и мочой, но Эмилия будто не чувствовала запаха. Она смотрела на это белье, на дома, на саму улочку с детским восторгом, и я не мог понять, что же она видит.
– Не уверена, что у меня получится объяснить… он любит не меня, но мой некий образ, которому мне полагается соответствовать. Но, видите ли, Андрей, я живой человек. А живые люди имеют обыкновение совершать поступки, которые несколько, как бы выразиться, из образа выходят… и когда он поймет, что я вовсе не такова, как ему казалось, он разозлится. Надеюсь, что только разозлится.
Я задумался.
Почему-то ее слова долго не выходили у меня из головы. А ведь и вправду Мишенька создал себе ангела, но Эмилия – не образ.
Человек.
Как бы там ни было, но Мишенькиного возвращения ждали мы с опаской. А он, очарованный Италией, не спешил возвращаться. Писал Эмилии, подробно рассказывая обо всем, чему стал свидетелем. Мне – кратко, скорее из чувства долга.
Я слышал о его работах.