Повесть о падающих яблоках

Отец ещё что-то говорил о кадровых проблемах, о сельских малокомплектных школах, но Маша его совершенно не слушала. Она и об обиде своей на родителей забыла, надо же – без неё всё решили; плыла перед глазами светлая берёзовая бесконечность, звучал голос Грида, – утреннего знакомого из электрички. И стучалось в сердце первое, неосознанное ещё, чувство и к нему и к тихой, незнакомой деревушке с ласковым названием – Меленка.

Наутро напомнила о себе осень: только-только Ладино полетье [1]началось, а уж росы упали холодные, туманы стыли в низинах. Как ни старался Догода [2],как ни посылал на землю ясные тёплые деньки, но и по солнцу было понятно – настоящего летнего тепла уже не будет.

На золотисто-рыжем коне торопился вестник Авсень [3]рассказать всем о том, что осень пришла.

Сидя у обочины автотрассы, Маша рассматривала дорогу, ведущую к лесу. Там, у самой опушки, приютилось десятка два домиков, которые отсюда казались игрушечными. Разувшись, она пошла по этой пыльной дороге, огибающей картофельное поле, и вскоре оказалась у деревенской околицы. Сама дорога не исчезла, а как ручеёк впала в деревенскую, надо полагать единственную, улицу.

Домики и вблизи были как игрушечные. Аккуратные, с весело глядящими окнами из-под кружевных капорчиков наличников. В садах всё больше яблони да сливы, и рябины почти у каждого крыльца.

Посреди дороги, у огромной лужи копошились два мальчугана лет восьми-семи.

– Ребята, здравствуйте, – остановилась Маша, – а где живёт Антонина Тихоновна?

– Какая это Антонина Тихонна? – переспросил похожий на цыганчонка мальчишка, усердно ковыряя пальцем в носу.

– Палец сломаешь, – улыбнулась Маша, – она в школе работает техничкой.

– Тончика, штоль? Так бы и сразу и сказала. Вон ейная хата.

Грязный мальчишеский палец оставил на мгновение недра носа и указал на опрятную избу, стоящую особнячком, на пригорочке.

– Спасибо, – Маша направилась к небольшому палисаднику. Второй мальчуган, светленький и веснушчатый, которого Маша про себя назвала одуванчиком, хлопая огромными пушистыми ресницами, крикнул вслед:

– А ты кто ей будешь?

– А я не ей буду, я вам буду скоро… учительницей.

Последние слова Маша произнесла как-то неуверенно. Заметив огоньки недоверия в глазах ребятишек, она подошла к ним поближе.

– Что, не похожа?

– Не-а, – протяжно отозвался «одуванчик», – нисколечко не похожа. Учительницы в юбках ходят, а ты в штанах. Да и портфеля у тебя нет…

И окинув насмешливыми взглядами Машины вытертые добела, подвёрнутые до колен джинсы, босые ноги и волосы, стянутые на затылке в хвост цветной резинкой, мальчишки в один голос повторили: «Нисколечко не похожа!»

– Машенька! Мария Александровна! Что ж в избу-то не заходите, я с самого утра дожидаюсь.

На высоком крылечке стояла сухощавая миловидная женщина лет пятидесяти. – А вы, анчутки [4], что рты разинули? Не видите, – человек с дороги, уставши! – Она погрозила кулаком мальчишкам, и те, переглянувшись, бросились наутёк – только пятки засверкали.

– Куда это они, – рассмеялась Маша, – неужели и вправду испугались?

– Испугались, как же, – Антонина Тихоновна подошла ближе,– они теперь не угомонятся, пока всех новостью не обнесут, ну чисто скаженные. Проходи, Машенька, – она распахнула низенькую калитку, и Маша попала в черёмуховые заросли.

После душистой баньки, за чаем с пирогами с той же вездесущей черёмухой, Антонина Тихоновна, (Маша уже называла её тетя Тоня) поведала ей обо всех деревенских жителях, о том, что деток на этот год в школе будет немного: всего шестеро, что дров в школе припасено года на три – и что дрова берёзовые, сухие, – песня, а не дрова! Жару от них много даже с пятка поленьев бывает. Бросишь в печку – и тепло льётся в избу солнечное, доброе да лёгкое.

Маша слушала певучий, протяжный голос тёти Тони, доносящийся откуда-то издалека, и покачивалась перед слипающимися глазами лёгким облачком берёзовая роща…

– И-вой-я! – запричитала вдруг нараспев тетя Тоня, – тебе-то с дороги поспать надобно, а я – дура старая – язык без костей: знай себе, мелет да мелет.

Утопая в пышно взбитой перине, Маша успела подумать: «Совсем как у бабушки… и перина… и подушки солнышком пахнут…»

Но уже уносила её, кружила берёзовая карусель и покачивала на смуглых гибких ветках, и баюкала.

– Куда не емши-то, Александровна! Гляди-ко, оладьи как зарумянились! Да и молочко парное…

– Не хочется, – виновато пожала плечами Маша, – я после, ладно? После уроков…

– Волнуешься, бедная… Ну да ладно, с Богом, – тётя Тоня сделала какое-то странное движение рукой, не перекрестила Машу, а словно опрокинула на неё что-то.

Маша перешла через дорогу, вошла в калитку, отделяющую школьное подворье от подворья тёти Тони и оказалась в школьном саду. Здесь, как и по всей округе, в основном, росли яблони, нижние ветки почти касались земли – столько на них яблок!

За широким окном бревенчатой избы шесть пар внимательных детских глаз, шесть приплюснутых носиков.