Повести о чекистах

В первых кадрах идет разговор между Сарычевым и Беком по поводу нарушения правил полета… Бек рвет в клочья и бросает в корзину акт… Вот они уже за столом в квартире Бека, потом в кабинете. Сарычев рассказывает о генерале Деревянко и получает от Бека пачку денег… Снова квартира Бека, Сарычев тепло здоровается с полковником Рацем, знакомится с майором де Коннелом… Застолье. Сарычев и Бек в кабинете. Сарычев рассказывает о делах и сотрудниках Советской миссии. Полковник протягивает ему пачку денег… Отказ от них Сарычева не показан, можно понять, что он взял деньги. Далее идет беседа после приема в Советской миссии. Сарычев передает письменную информацию. Его собственноручное сообщение показано крупным планом. Бек благодарит его.

На этом запись обрывается. Кадров, где Сарычев отказывается от дальнейших встреч с Беком, тоже нет. Зато по всей фонограмме вмонтированы куски, которые надиктовал Бек в его отсутствие. В них раскрывается содержание полученной от него информации, подчеркивается ее важность.

— Но это же фальшивка! — возмутился Сарычев. — Вы искажаете и преувеличиваете то, о чем я рассказывал.

— Могу лишь повторить, — Бек улыбнулся и стал разжигать трубку, — в нашем деле все дозволено.

Де Коннел остановил киноаппарат и магнитофон, включил верхний свет и молча удалился.

— Ну что теперь скажете, Степан Ильич? — спросил Бек.

— Чисто сработано! — ответил Сарычев, с трудом владея собою. Ему стало ясно: он в их власти. Если эти записи попадут к особистам, не оправдаться. Разве что выговорить условие — встречаемся только в Японии. Когда перестану бывать здесь, мы не знаем друг друга. Сарычев выставил свое условие.

— Ну, конечно, — обрадовался Бек, — ваше условие принято… Могу поклясться на библии! Теперь выпьем за нашу дружбу.

Бек снял с полки бутылку, наполнил рюмки.

— И чего же вы хотите получить от меня? — спросил Сарычев.

— Вот это по-мужски, по-рыцарски! — воскликнул Бек, снова наполняя рюмки. — Сейчас нас больше всего интересуют советские войска в Маньчжурии и Северной Корее: их численность, новейшие виды вооружения, конструкции танков, самолетов и так далее.

На этом они расстались в тот раз. Потом встречались еще, до тех пор пока Сарычев не получил перевод в другую часть. Но полковник Бек не сдержал своего клятвенного обещания. Во время их последней встречи свел его с полковником Гроттом, специально приезжавшим в Японию…

— Степан Ильич, как вы сейчас оцениваете свои действия и поступки? — спросил Павлов, заканчивая свою долгую и необычную беседу с Сарычевым в кабинете следователя.

Сарычев долго думал, зачем-то застегнул и снова расстегнул китель.

— Это смерть, — сказал он глухим голосом. — Смерть физическая и духовная… Если даже и не расстреляют, все равно уже не жизнь: до конца дней мучиться угрызениями совести. Что может быть страшнее этого? Я искалечил жизнь не только себе, но и своим близким: детям, жене… Как они будут глядеть в глаза людям? Шпион, изменник, предатель. Был человеком, стал ядовитым существом — Скорпионом. Так окрестил меня полковник Бек… Уж лучше бы погибнуть на фронте или в авиационной катастрофе, хоть родные не страдали бы из-за меня…

Сарычев закрыл ладонями лицо, втянул голову в плечи.

* * *

Заканчивался последний летний месяц, но жара не спадала. Жухлые травы низко клонились к раскаленной земле, деревья у подножия гор, опаленные горячим солнцем, роняли желтые, скрученные листья. Звери прятались в глубоких норах, птицы в поисках живительной прохлады улетали в горы.

Подполковник Павлов вернулся с полигона, на нем была пропыленная полевая ферма; настроение у него было приподнятым: взорвано атомное устройство — так они называли в разговорах между собою атомную бомбу, испытания прошли успешно.

Вражеский агент обезврежен, а его шеф, помощник военного атташе США полковник Гротт, объявлен персоной нон грата и вынужден убраться восвояси.

Павлов пригласил оперативных работников, поздравил с важным событием в жизни коллектива, предостерег от благодушия и беспечности: чекистская служба требует постоянного напряжения.

А. Никифоров

КОНЕЦ ЦАРЯ НОЧИ

Часть 1

Теплая августовская ночь неслышно скатилась по косогору в глубокий и долгий овраг, туда, где среди черемушника и дуплистых ветел приютились домишки усть-лиманской бедноты. Старая Агафья намаялась и припозднилась сегодня, помогая дочке с зятем на их огороде, возвращалась домой знакомой тропкой почти на ощупь. Глаза ее плохи стали, да, как говорится, сапоги дорогу знают, ноги сами каждый камушек, каждую коряжину на пять чуют. Только было спустилась она к развилке двух тропок, что возле колодца, как услышала рядом, шагах в пяти всего, негромкие мужские голоса. Отпрянула с испуга в кусты — кому она вроде бы старая нужна, но ведь береженого и бог бережет, времечко-то нынче лихое. Да и говорили невидимые ею мужички заговорщически, потаенно.

— Слышь, Платон, — гунявит один бабьим голосом, — а отваливать как будем?

— Не егози, — оборвал, приглушая бас, второй, — не твоя забота. Лага там каждую стежку знает.