Повести разных лет

М а р ь я  Л ь в о в н а. Стучат. (Бежит в переднюю.) Это вы, Викентий Михайлович?

Гремят засовы.

Г о л о с  М а р ь и  Л ь в о в н ы. Я уже начала тревожиться. Я услышала выстрел.

В о р о б ь е в  быстро входит, почти вбегает. В пальто с поднятым воротником, в черной шляпе. В одной руке сверток, в другой — мокрый зонтик.

В о р о б ь е в (задыхаясь). Вы слышали выстрел?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Перед самым вашим приходом. (Испуганно.) Это не в вас стреляли?

В о р о б ь е в. Нет. Но лучше бы в меня. Такую сцену… перенести еще раз…

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что случилось?

В о р о б ь е в. Я был свидетелем… отвратительного убийства. На моих глазах схватили и расстреляли человека.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Как? Без всякого повода?

В о р о б ь е в. Грабил вагон с хлебом. Его застиг патруль. Он отстреливался. В результате кровавая расправа. Вся очередь приняла участие в охоте. (Болезненно усмехнулся.) Кроме меня, разумеется. Но и то… О, я никогда не забуду его лица!

М а р ь я  Л ь в о в н а. Лица бандита? Вы видели его близко?

В о р о б ь е в (нервно). Нет. Его я старался не видеть. Я говорю о начальнике патруля. Я никогда себе не прощу… Он заставил меня писать протокол… Когда я уже уходил, раздался выстрел. Я оглянулся. Последнее, что я увидел, это опять матрос, стоящий посредине улицы с дымящимся револьвером в руке. Убийца!

Пауза.

М а р ь я  Л ь в о в н а (сочувственно). Да, вам не стоило оглядываться. (С облегчением.) Хорошо, что я ушла. Успокойтесь, Викентий Михайлович. (Берет из его рук зонтик.)

В о р о б ь е в (приходя в себя)

. Мокрый! Надо его раскинуть в кухне.

Воробьев кладет пакет на стол, поспешно снимает пальто и шляпу. Марья Львовна уносит вещи в прихожую и возвращается.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Озябли? Я уж бранила себя, зачем оставила вас в этой проклятой очереди.

В о р о б ь е в (серьезно). Напрасно. Я исполнил долг. (Неожиданно улыбнулся.) «Исполнил» называется… Хлеба нет и не будет сегодня. Выдали одни селедки. (Кивает на стол и с омерзением нюхает пальцы.) Фу, какая мерзость!

М а р ь я  Л ь в о в н а (с удовольствием развернула сверток). Нет, ничего, кажется. Это салака. Давно ее не было. (Видит, что Воробьев брезгливо смотрит на свои руки.) А воды нет. Хотите одеколоном? (Подает флакон.)

В о р о б ь е в (вытирает руки одеколоном, показывает на кабинет). Дмитрий Илларионович там?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Да.

В о р о б ь е в. Работает?

М а р ь я  Л ь в о в н а. Конечно.

В о р о б ь е в (с горечью). Счастливец! Лично я совершенно выбит из колеи. Не могу сосредоточиться, не могу думать о диссертации.

М а р ь я  Л ь в о в н а (виновато отодвигает сверток с селедками). Действительно гадость, что я заставила вас заниматься этим.

В о р о б ь е в. Нет, нет, я бесконечно рад помочь. Но ведь там хуже, чем это. (Показывает на окна.) Там льется кровь…

М а р ь я  Л ь в о в н а (тихо). Кровь давно льется. Наверно, пролил свою кровь и Миша.

В о р о б ь е в (рассеянно). Какой Миша?

М а р ь я  Л ь в о в н а (грустно). Уже забыли.

Пауза.

Что ж, скоро год, как о нем нет известий.

Пауза.

В о р о б ь е в. А, вы про Бочарова… Ну, если и пролил, то лучше на фронте, чем здесь. Честный бой — или позорная драка… За что? За власть, как бы она ни называлась. Непонятно, ненужно, дико. Мне ничего не нужно, кроме моей науки. (Пауза.) Я бы хотел только… (Замолчал, видя, что Марья Львовна пишет.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. А вы говорите, что хотите. Я могу и писать и слушать. (Бормочет, переписывая.) «Если послушать старого идеалиста…»

В о р о б ь е в (тихо). Как вы думаете? Я не очень ему помешаю, если пойду и просто положу на стол… (Вынимает из кармана тетрадь.)

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что это?

В о р о б ь е в (смущенно). Это мои воспоминания…

М а р ь я  Л ь в о в н а (удивленно). Воспоминания? О ком?

В о р о б ь е в (после минутной нерешительности). О Дмитрии Илларионовиче.

М а р ь я  Л ь в о в н а (даже испуганно). Он же еще не умер! Вы что, с ума сошли?