Поворот за мостом (СИ)

Ребята рассказывали какие-то забавные истории из детства, в которых Эрни принимал непосредственное участие, его старшая сестра, с такими же ярко-рыжими волосами, как у него, прочла по листку короткую и трогательную речь о том, что Эрни всегда был очень отзывчивым и милым парнем и даже в юности старался прикрывать их с девочками перед родителями. Фокс упомянул стойкость и силу воли покойного, а Долорес что-то пробормотала о том, что он всегда был щедр на чаевые и что никогда не обделял ее добрым словом, хотя между ними и бывали размолвки. В конце своей речи она громко разрыдалась, и, сморкаясь в протянутый кем-то носовой платок, убежала в неизвестном направлении.

Я с унылой тоской думала о том, что ничего не знаю об Эрни и сказать мне было бы нечего. Он был хорошим парнем, который был болен и совершил пару ошибок, вот и все.

Если бы все эти люди, что оплакивали его, не были бы так закостенелы в своих убеждениях, может, ему бы не пришлось идти на этот шаг, чтобы его простили.

Позже мне стало совестно за эти мысли, но в тот миг они казались очень справедливыми, и, кроме того, молчаливое осуждение всех вокруг помогало мне оставаться в более-менее ясном сознании.

Лица у отца и матери Эрни на протяжении похорон были спокойные, глаза — сухие, хотя мистер Уилкс, как мне показалось, сильно сдал. Он стоял, неестественно выпрямив плечи и вздернув подбородок, и тихо раздавал распоряжения и кивал в ответ на сочувственные реплики. «Вот-вот рассыплется», — подумала я.

С мамой Эрни мне раньше встречаться не доводилось — это была маленькая пухленькая женщина, не совсем еще преклонных лет. Она пожала мне руку, когда я подошла вместе с Акселем, чтобы выразить соболезнования, и одними тонкими, обескровленными губами, беззвучно произнесла «благодарю». За всю церемонию я не услышала от нее ни слова — держалась миссис Уилкс стойко, и, наверное, именно потому и хранила молчание, не давая волю эмоциям. Я же при виде нее едва не потеряла сознание, вспомнив тот истошный крик.

Людей на похороны пришло много — среди них яркими вспышками мелькали тут и там рыжеволосые макушки племянников и племянниц Эрни, которые были слишком малы для того, чтобы скорбеть вместе со всеми. Впрочем, как сказал кто-то, — может, даже Аксель, — Эрни не хотел бы видеть, как его близкие грустят. Тогда кто-то вспомнил смешную историю, которая произошла с ним в поле (кажется, на Эрни напал взбесившийся петух), и по ряду гостей пробежала тень сдержанных смешков и улыбок, после которой несколько женщин расплакались.

Я смутно помнила происходящее после — как закапывали гроб, что говорили люди вокруг, — только ощущала, что Аксель все время был рядом, поддерживая меня, хотя ему и приходилось следить еще и за мистером Хейзом, который пришел с нами. Солнце жарило как вне себя, на небе не было ни облачка, и мне в моем черном платье, которое я одолжила у Лидии, было так жарко, что, казалось, я скоро упаду в обморок. Хотелось только спать и ничего больше. Перед глазами то и дело мелькали картинки, напоминающие о других похоронах, и на пару жутких и долгих мгновений я и думать забыла про Эрни и почти поверила, что там, в гробу, лежит моя мать, а рука на моем плече — вовсе не Акселя, а Чарли.

К счастью, это быстро прошло. Аксель так часто спрашивал меня, в порядке ли я, что я бы наверняка разозлилась на него, если бы у меня остались на это силы.

А потом мы вдруг оказались в баре. Не все — только приятели Эрни, как я догадалась. Мистера Хейза, должно быть, мы отвезли домой. Никого рыжеволосого среди знакомых и незнакомых лиц я не заметила.

В центре главного зала составили вместе несколько маленьких столов. Я сидела между Акселем и Сэмом напротив близнецов Хиггсонов. Рядом с ними устроились Лидия и Шон — ее заплаканное лицо все опухло и покраснело, да и у него глаза были на мокром месте. Он осторожно приобнял ее за плечи, и я задумалась: позвонил ли он ей в тот день? Или общее горе объединило их?

В прохладе бара, под работающими во всю мощность кондиционерами, мне стало чуточку легче, и сонливость прошла. В этот день я не плакала, а что делала предыдущие два дня до похорон — почти не помнила.

Перед глазами у меня стояло встревоженное и удивленное лицо мистера Хейза, как он сказал:

— Ты чего?

— Готовлю завтрак.

— Еще только два часа ночи. Иди спать.

Не знаю, где был Аксель — вряд ли на работе, но, может, у семьи Уилксов. Вернулся он пьяный. От него пахло табачным дымом. Мы уснули в обнимку, и он сжимал меня в объятиях так крепко, что я едва могла дышать.

Раньше я не задумывалась об этом, но мне казалось, пережив чью-то смерть однажды, впервые — потом уже не будешь так отчаянно страдать. Кто был мне Эрни? Друг, хороший знакомый. Я не должна была, сколь цинично бы это ни звучало, скорбеть по нему так сильно, как тогда, когда узнала, что моей матери больше нет.

Но оказалось, это так не работает.