Поворот за мостом (СИ)

Тоска просто увеличилась вдвое. Разрослась, пустила метастазы внутри меня, и я уже не знала, избавлюсь ли от них когда-нибудь. Как будто могильная плита в груди, под которой была спрятана вся моя боль, приоткрылась — совсем немного, — и того хватило, чтобы утянуть меня в эту бездну.

На стол выставили какие-то закуски, к которым никто не притронулся. Фокс принес пару бутылок бурбона:

— Этот Эрни любил, — сказал он. — За мой счет.

Фокс занял место на краю, с трудом уместившись между мужчиной в шляпе — это был «ковбой», который тоже играл в покер, — и Долорес.

Бурбон пустили по кругу, наливая понемногу в бумажные стаканчики. В нос ударил запах спиртного.

У меня промелькнула мысль, что поминать бурбоном человека с алкогольной зависимостью — довольно забавно. Интересно, оценил бы иронию сам Эрни?

Аксель пододвинул стакан и мне.

— Если не хочешь, не пей…

— Все в порядке, — слабо улыбнулась ему я. Если тут так принято, то и я выпью.

Первым импровизированный «бокал» поднял парень с густыми усами — его я тоже видела на покере в ту самую первую ночь.

Откашлявшись, он начал говорить:

— Эрни, наш славный Эрни, был отличный парень. Не без слабостей, как и любой из нас. На этого парня всегда можно было рассчитывать. У него было большое сердце, щедрая душа и крепкий кулак. Упокой Господь его душу. За Эрни!

Все подняли свои стаканчики, и нестройным эхом повторили: «за Эрни!».

Я выпила залпом содержимое. Аксель налил мне совсем чуть-чуть, но и эта скромная порция драла глотку так, словно я опрокинула в себя стакан керосина.

Запить это было нечем. По лицам остальных я поняла, что была самой неискушенной в алкоголе — хотя что греха таить, я и вправду ничего крепче белого вина не пробовала. Вероятно, Эрни тоже не сильно разбирался в этом деле, либо же предпочитал самое дешевое пойло.

Снова потянулись долгие разговоры о том, какой он был прекрасный и замечательный человек. И чем дольше я их слушала, тем сильнее злилась.

Злилась на Эрни, что он так жестоко с нами и с самим собой поступил.

Второй стакан бурбона после долгой и сбивчивой речи незнакомого мне парня я тоже выпила, хотя и с большим трудом. Аксель внимательно смотрел на меня, и губы его шевелились, должно быть, спрашивая меня, все ли в порядке. Я уже перестала воспринимать этот вопрос. Как он мог это спрашивать? У него ведь тоже все не в порядке.

Все вокруг говорили тихо, и голоса сливались в сплошное жужжание. Мне казалось, что я сижу посреди улья. У меня кружилась голова. Я не могла вспомнить, ела ли что-нибудь с утра.

И вдруг двери в бар распахнулись. Все головы, как одна, повернулись в ту сторону, и моя тоже, хотя и с некоторым запозданием.

На пороге, у музыкального автомата, стоял Томпсон.

На его гладковыбритом лице было хмурое и, как мне показалось, фальшивое выражение грусти. Одет он был в черный костюм-тройку.

Никто ничего не сказал.

Он подошел к нам и, оглядев присутствующих (задержав при этом взгляд на нас с Акселем), сказал:

— Соболезную вашей утрате. Я тоже хотел бы помянуть память юного мистера Уилкса. Мы не были знакомы с ним лично, лишь самым отдаленным образом, но, как член нашего общества, он был очень важен для каждого из нас.

Я не понимала, как остальные этого не слышат, или зачем делают вид, что не слышат, — в голосе его отчетливо звучали торжествующие ноты. Все обвинения сняты. Он невиновен. Конечно, молва об этом уже должна была разнестись по округе и заглянуть в каждый дом наряду с вестью о кончине Эрни, приглашением на похороны и домыслами об обстоятельствах случившегося.

Фокс метнулся к бару и принес для него стул и нормальный стеклянный бокал.

Все потеснились, освобождая для него место.

К счастью, Томпсону хватило ума не толкать речь.

Слово взял Аксель.

Он рассказал о том, что Эрни был довольно набожным человеком, и, хотя он и страшно согрешил, нам не дано понять, сколь сильное внутреннее отчаяние могло подтолкнуть его к этому шагу. Он сказал, что Эрни любил стихи, и что в его сердце оставалось место прекрасному. Что он был добр и имел необычайный дар всепрощения. И, в самом конце — что, может быть, вина за его смерть лежит на каждом из нас, ведь мы не смогли ему помочь.

Его речь становилась все более мрачной и тревожной. Я со злорадством ощутила, что многие за столом чувствуют себя некомфортно.

Фокс хмурился, а Томпсон, напротив, слушал с вежливым вниманием, хотя его маленькие темные глазки то и дело перебегали с Акселя на меня и обратно.

— Спасибо, Акс, — вдруг сказал Сэм.

— За Эрни, — подвел итог Аксель, и все подняли стаканы. Я со своего едва пригубила, потому что боялась, что меня стошнит.

Перед глазами все плыло. У меня было чувство, что я так и бегу по пастбищу и что не успеваю. Краем сознания я начала приходить к логическому умозаключению, что, если бы я не потащила Эрни к Белле, и не заставила бы Акселя раскрыть карты там, на дороге у моста — Эрни, может, еще был бы жив. Я не позволяла себе думать об этом. От эгоизма и страха. И оттого, что знала, — Аксель думает ровно то же самое. Что это он виноват.

Если бы Эрни не знал, это, может, не стало бы последней каплей.