Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Но, как бы ни называли Шаляпина (а были у него и посмертные награды!), ничто не сможет поколебать его главного звания, коим служит его фамилия. Вот почему так часто тот или иной российский певец в качестве доказательства исключительности своего таланта ссылается именно на ту газетную рецензию или отзыв в Интернете, где его сравнивают с Шаляпиным (а была даже одна известная балерина, хваставшаяся тем, что ее назвали «Шаляпиным в юбке» — двусмысленный, согласитесь, комплимент). И в этой книге таких примеров предостаточно — автор еще пожалел читателей, приведя лишь избранные сравнения с Шаляпиным. Иначе могло сложиться впечатление, что чуть ли не каждого советского баса, выступавшего за рубежом, иностранные меломаны называли «новым Шаляпиным».

Не только сравнение с Федором Ивановичем, но и обладание его личными вещами также толковалось как признание достигнутого высокого уровня вокального искусства. Будет уместным привести здесь случай с шаляпинским перстнем, подаренным Ивану Петрову дочерью певца во время гастролей в Ла Скала в 1964 году. Церемония награждения прошла без помпы, но очень трогательно — в ложе директора театра, куда и пришла Марина Федоровна Шаляпина: «Надеюсь, что мой подарок будет вам не только приятен, но и дорог!» Иван Петров открыл изящную голубую коробочку и увидел в ней бутафорский перстень, стилизованный под старину. А дорог он был не своей стоимостью (как те шаляпинские часы), а тем, что с этим перстнем великий певец выступал в опере «Борис Годунов». Более ценной реликвии для исполнителя роли русского царя отыскать трудно. Петров принял дар с достоинством, правда, немного растерявшись. Впоследствии он ни разу так и не надел его, выходя на сцену в роли Бориса: «Мне казалось, что это было бы кощунственно с моей стороны»[56]

.

А у Ирины Архиповой было раритетное зеркало, висевшее когда-то в особняке Шаляпина на Новинском бульваре, певица купила его за 120 рублей (просто даром!) в 1960-е годы и повесила в своей квартире в Брюсовом переулке. Она им очень дорожила, всматриваясь в себя перед каждым выступлением. Зеркало из венецианского стекла в красивой необычной раме она приобрела у его бывших владельцев, которым Шаляпин продал его, когда покидал родину. А покидал он ее, между прочим, в качестве народного артиста республики — это звание ему было присвоено в 1918 году, первому среди коллег. Помните фильм 1936 года «Мы из Кронштадта», где полуголодные моряки делят буханку хлеба, в процессе чего выясняется, что Шаляпину тоже надо немного отрезать? Судя по популярной в СССР кинокартине, уважение к певцу среди победившего пролетариата было большое. Отрезали помногу.

Звание народного артиста Шаляпин неожиданно для себя вновь получил из рук Луначарского. Дело было в Мариинском театре. Нарком просвещения, по обыкновению, выступал перед зрителями, рассказывая им о светлом будущем советского искусства, а после этого давали «Севильского цирюльника», где во втором акте выходил Шаляпин в образе Дона Базилио, исполняя свою знаменитую арию о клевете (символично!). В этот вечер зал театра заполнили красноармейцы. И вот сидит певец в гримерке и узнает, что его ищет Луначарский и просит выйти на сцену: «Я сконфузился, поблагодарил его, а он вывел меня на сцену, стал в ораторскую позу и сказал в мой профиль несколько очень для меня лестных слов, закончив речь тем, что представляет присутствующей в театре молодой армии, а вместе с нею всей Советской России, первого народного артиста республики. Публика устроила мне шумную овацию. В ответ на такой приятный подарок, взволнованный, я сказал, что я много раз в моей артистической жизни получал подарки при разных обстоятельствах от разных правителей, но этот подарок — звание народного артиста — мне всех подарков дороже, потому что он гораздо ближе к моему сердцу человека из народа. Слова эти были искренние. Ни о какой политике я, разумеется, при этом не думал».