Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Шаляпину разрешили выехать на гастроли и выдали визу. Однако за билет до Риги попросили заплатить из своего кармана, всего несколько миллионов рублей. Как пишет певец, «мне до этого уши прожужжали тем, что советским гражданам, не в пример обывателям капиталистических стран, все полагается получать бесплатно — по ордерам. И вот я набрался мужества и позвонил Луначарскому: как же, говорили — всё бесплатно, а у меня просят несколько миллионов за билет». Луначарский пообещал что-нибудь придумать. Договорившись с Наркоматом иностранных дел, делегация которого во главе с Максимом Литвиновым отправлялась в Ригу, Луначарский выбил в особом поезде место и для Шаляпина. Ехал он в небывало роскошных условиях — в отдельном купе, в министерском вагоне со столовой и кухней. Как народный артист. С дипломатами на политические темы он старался не говорить, пил кофе и гулял на станциях.

Приехав в Ригу и поселившись в третьеразрядной гостинице, певец надумал поменять рубли на валюту, наткнувшись на неожиданную проблему: советские деньги у него принимать отказались, сказав: «Это мы не принимаем». Лишь случайная встреча с коллегой, тенором из Мариинки, устроившим концерт с солидным гонораром, не позволила Федору Ивановичу умереть с голоду среди вкусных рижских ресторанов и кафе. За границей к прославленному русскому басу будто вновь вернулась всемирная известность — посыпались приглашения о концертах со всего света, от Японии до Австралии. В этот раз Шаляпин вернулся на родину, к семье, заработав на гастролях в Англии 2,8 тысячи фунтов, половину он вынужден был отдать советскому послу Леониду Красину. «Это было в добрых традициях крепостного рабства, когда мужик, уходивший на отхожие промыслы, отдавал помещику, собственнику живота его, часть заработков», — заметил позже Шаляпин.

Оброчная система существовала много лет и после Шаляпина. Майя Плисецкая, например, как прима Большого театра получала на гастролях самую высшую ставку, до 300 долларов, остальное же вынуждена была отдавать родному государству (по пять-семь тысяч долларов за сольное выступление). Однажды балерина едва не потеряла чемодан с валютой: она везла через границу для Госконцерта 65 тысяч долларов, всего же за свою карьеру она сдала государству более двух миллионов долларов, в основном наличными… Но такие гонорары были далеко не у всех — балерины из кордебалета зарабатывали сущие копейки, то есть центы — до пяти долларов суточных в день, вот почему их прозвали в театре «шуточные». С наступлением перестройки Майя Михайловна получила возможность зарабатывать больше, сразу попав под пристальное внимание общественности, возмущенной ее непомерными, как чувство глубокого удовлетворения, доходами. В популярном тогда журнале «Огонек», подписка на который была ограниченна, даже появилась статья «Плисецкие миллионы»…

А Шаляпин возвращался в Советскую Россию с твердым желанием уехать на следующие гастроли в семьей, убежденный, что только в Европе он сможет жить спокойно, независимо, не отдавая никому ни в чем отчета «как ученик приготовительного класса», спрашивающий, можно ли ему выйти или нельзя. Но как же ему удалось вывезти семью? «Каюсь — я решил покривить душою. Я стал развивать мысль, что мои выступления за границей приносят советской власти пользу, делают ей большую рекламу. “Вот, дескать, какие в Советах живут и процветают артисты!” К моей мысли отнеслись, однако, серьезно и весьма благосклонно». Вскоре ранним летним утром на пароходе из Петрограда навсегда отплывал из России, пожалуй, самый известный за всю ее историю артист, Федор Шаляпин. Провожали его «Интернационалом» в исполнении оркестра Мариинского театра. С тех пор артистические семьи отпускали на Запад лишь после серьезнейшей проверки, а чаще всего было так: муж, к примеру Ростропович, выезжает на гастроли месяца на два, затем возвращается в Союз (с валютой!), и здесь дают зеленый свет Вишневской — теперь едет жена. Потом все повторяется.

А за границей Шаляпина уже ждали, расценив его приезд как лишнее доказательство скорого краха Совдепии — колосса на глиняных ногах, как тогда многим казалось. Оказавшись на свободе, он тем не менее предпочел держаться подальше от политических заявлений и публичного разрыва с большевиками — в СССР осталась семья его дочери. «С жадной радостью, — вспоминал певец, — вдыхал я воздух Европы. После нищенской и печальной жизни русских столиц все представлялось мне богатым и прекрасным. По улице ходили, как мне казалось, счастливые люди — беззаботные и хорошо одетые. Меня изумляли обыкновенные витрины магазинов, в которых можно было без усилий и ордеров центральной власти достать любой товар. О том, что я оставил позади себя, не хотелось думать. Малейшее напоминание о пережитом вызывало мучительное чувство». Но пока, в 1922 году, еще были надежды, что полвека спустя продукты уж точно будут, при коммунизме и после мировой революции. А тем временем ожидаемое в СССР возвращение Федора Шаляпина все откладывалось. Владимир Маяковский в это время подзуживал большевиков: