Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Гости — вся студенческая братия — добирались до Снегирей на допотопном паровозике, а молодожены — на «победе», купленной Рамазу Мчелидзе его папой и мамой. Это была та самая машина, про которую товарищ Сталин сказал: «Небольшая победа, товарищи… Я ожидал от вас большего». Но ничего другого советские конструкторы автомобиля, подозрительно напоминавшего «опель», придумать не могли. Тем не менее в «победу» поместилось много продуктов, в том числе ящики с водкой, которой, как известно, мало не бывает. Посуду позаимствовали из буфета Камерного театра, где студенты литинститута были своими людьми. Комендант общежития татарка Зина приготовила на свадьбу чан плова и котел винегрета. Бабушка Инны Гофф испекла три больших пирога.

Завораживающим майским вечером молодожены и гости собрались в Снегирях, где ничего не предвещало предстоящего грандиозного сражения. Как рассказывал автору книги один из главных участников событий — сам Константин Яковлевич Ваншенкин, дачный участок артистов Большого театра «был покатый, перед этим прошел дождь, и все спускались по скользкой траве, боязливо обходя конуру, из которой время от времени появлялся недовольный грозный пес и мчался рядом, гремя цепью, укрепленной на проволоке. Внизу благостно светилась река, и вскоре прибывшие чинно гуляли по ее берегу, с нетерпением ожидая, когда позовут к столам — ведь успели как следует проголодаться. Накрыто было на веранде. Сидели тесно на досках, положенных между табуретками. Но места все же хватило не всем, и некоторые пристроились у подоконников. А в углу несколько человек приспособились возле этажерки: заставившие тарелками и стаканами верхний ее этаж пили и закусывали стоя (а-ля фуршет), на уровне второго сидели на корточках, а у нижнего свободно полулежали на полу».

Веранду украсили самодеятельными лозунгами: «Жена да убоится мужа своего» и «Длинный язык жены — вот лестница, по которой в дом входит несчастье». Музыку обеспечили гости, прихватив из Москвы баян. Как и положено, пили все, кроме молодых. Свадьба пела и плясала. Ну а какая же свадьба без драки, тем более что за одним столом собрались десятки молодых мужиков неробкого десятка, многие из которых прошли фронт. В середине празднества Ваншенкин заметил некоторое изменение состава участников — будто гости начали разъезжаться, причем ребят явно осталось меньше, нежели девушек. Выйдя из дома, он и стал свидетелем массовой драки, в которой бился весь будущий цвет советской литературы — Евгений Винокуров, Григорий Бакланов (ему сломали нос), Владимир Солоухин, Владимир Тендряков и другие тогдашние студенты, всего общим числом полтора десятка человек. Пьяные и грязные (после дождя) драчуны отменно справлялись со своей задачей, утверждая подлинность происходившего свадебного обряда. Лишь Юрий Бондарев сохранял нейтралитет.

Слабонервные снегиревские аборигены с их сверхтонкой натурой не могли не знать о происходящем — обладая отменным музыкальным слухом, они поняли, что в их патриархальном поселке случилось что-то необычайное, напоминающее о той самой простонародной жизни, от которой они так стремились укрыться за долами, за полями, за высокими лесами. Доносившиеся с участка Давыдовой крики, соответствующие приподнятой и разогретой высокими градусами обстановке простонародные слова и выражения, слава богу, никого из соседей не заставили пойти и разобраться. Иначе тоже можно было схлопотать. Пострадала и сторожевая собака Давыдовой, забившаяся в будку после того, как один из пьяных гостей сунул ей в конуру два пальца. Пес укусил обидчика и больше уже на свет не показывался и о себе не напоминал даже лаем. Дачная бабушка, мать Давыдовой, без конца сетовала о несчастных «вериных цветочках», затоптанных драчунами. А вот водка почему-то осталась — наутро, собираясь восвояси, ею не только опохмелялись, но и мылись. Последние шесть бутылок Рамаз Мчелидзе положил в свою «победу», в которой молодожены без приключений добрались до Москвы.

Свадьба эта обрела свое законное место в истории и Снегирей, и русской литературы, передравшимся гостям объявили выговоры по партийной и комсомольской линии. А Ваншенкин еще много лет кряду вынужден был отвечать на вопрос какого-нибудь случайного коллеги: «Слушай, а это не у тебя ли была та самая свадьба?» И все же Снегири остались в памяти добрыми воспоминаниями. «Потом, когда мы ездили летом в Латвию, а это случалось довольно часто, — сперва с дочкой, а потом и с внучкой, мы всякий раз дожидались в вагонном коридоре, пока поезд не минует подмосковную платформу Снегири, и, посмеиваясь, переглядывались», — рассказывал Константин Яковлевич.