Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Не менее глубокие раны в душе оставляли и такие «комплименты»: танцует, к примеру, Плисецкая, а кто-то орет: «Браво, Максимова!» Или сомнительные подарки: роскошная, перевязанная бантом коробка шоколадных конфет, скрывающая куриные косточки (плохая примета!). Не говоря уже о приступе кашля во время адажио или зазвонившего будильника. Это был фирменный знак «признательности» одной из «сырих» конкурирующего «министерства» по прозвищу «Девятая колонна Большого театра», как ее остроумно и основываясь на росте и объеме талии обозвал то ли Марис Лиепа, то ли Александр Годунов. Эта самая «колонна» завела будильник как раз на то время, когда в балете «Жизель» главная героиня сходит с ума, а музыка звучит очень тихо. Короче говоря, партия будильника, прозвучавшая с галерки, оказалась главной, благо что советская часовая промышленность отличалась продукцией высокого качества. После раздирающей зрительный зал трели будильника Второго часового завода едва не сошел с ума дирижер. Спектакль оказался сорван.

Если лемешистки воевали с козловитянками, то семеновцы вели борьбу с улановцами, лепешинцы с головкинцами, плисецкисты со стручковцами и максимовками, безрезультатно доказывая друг другу, кто лучше танцует. Однажды во время субботнего утренника «Спящая красавица» Майя Михайловна, танцуя адажио с четырьмя кавалерами, изволила поменять ногу при обводке — кошмар для балетоманов! Стручкисты получили отличный козырь в свою колоду: «Плисецкая-то уже и стоять не может! Караул! На пенсию пора!» — на что сама балерина остроумно отреагировала, велев своему поклоннику у подъезда передать противникам: «У нас это случилось один раз, а у вас бывает постоянно!»

«Товарищи, зрителей полный стадион!» Театральные поклонники советской эпохи — те же спортивные болельщики периода соперничества «Динамо» и «Спартака», ЦСКА и «Торпедо». Настоящий знаток футбола середины XX века обязан был без напряга вспомнить, на какой минуте и в каком матче взял Лев Яшин свой сотый гол. Кто кому забил под конец матча между динамовцами и ЦДКа и с какой ноги в сорок лохматом году… А как осаждали стадион «Динамо» во время матчей первенства СССР! Ведь все то же самое — «протырка»! Как шли на таран мальчишки без билета, зная каждую дырку в заборе. Милиционеры их ловили, а они все равно проникали на стадион.

Только вот футбольные фанаты братьев Старостиных после матча и рюмочной шли домой, а балетные — был ли у них дом, семья в привычном понимании? Зачастую это были одиночки. В их комнатах, на главном месте, на стене над диваном висела не свадебная фотография десятилетней давности, а портреты любимой балерины. Кому нужен такой муж, денно и нощно пропадающий в кассе театра или у служебного подъезда и покупающий цветы любимой артистке? Если, конечно, оба супруга не болеют за одного и того же тенора или балерину, посещая все его выступления, прослушав каждый спектакль «Евгений Онегин» со своим кумиром, насмотревшись до полусотни «Спартаков», не прощелкав сотню «Щелкунчиков», нахлебавшись 500 (!) «Лебедиными озерами». И каждое «Озеро» или «Аида» остались в памяти (и в коллекции программок), как футбольный матч, вплоть до имени дирижера, стоявшего за пультом в тот вечер, состава исполнителей и случившихся неприятностей, одна из которых произошла на премьере оперы «Садко» в апреле 1949 года. Хотя для кого-то неприятность, а для других — ошеломительный успех.

«Садко» ставил Борис Покровский, опера стала одной из его первых масштабных постановок на сцене Большого. Поставили быстро, за один квартал. Сам Голованов, называвший Покровского не иначе как «выкормышем Самосуда», утвердил его на эту постановку, то ли доверяя, то ли желая завалить молодого режиссера из вредности. Опера, надо отметить, с непростой судьбой — сначала Николай II отказался включать ее в репертуар императорских театров («Что-нибудь повеселее надо!»), затем после очередной постановки «Садко» оперной труппой Мамонтова сгорел театр Солодовникова. Так что Большому театру предстояло, по сути, заново открыть интереснейшее произведение Римского-Корсакова, и ему это удалось. Великий Новгород, представший на сцене благодаря Федору Федоровскому во всей своей гигантской красе: торжище, сосредоточение диковинных кораблей, готовых чуть ли не сию минуту отправиться из театра в море-океан, хор в полном составе, разодетый в кафтаны миманс, всякие технические придумки с опускающимися в пучину былинными героями — все это должно было поразить публику. Садко блестяще пел Георгий Нэлепп, Любаву — Вера Давыдова, Варяжского гостя — Марк Рейзен, Индийского гостя — Иван Козловский, Веденецкого гостя — Алексей Иванов.