Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Сталина, да и Хрущёва, бросило бы в холодный пот, узнай они о том, насколько халтурно относились к своим обязанностям в Большом театре те, кто оказался в царской ложе (и у власти!) после них. Например, вместо балета или оперы высшие советские руководители смотрели… телевизор. И это не выдумка. Хотя анекдот на эту тему в народе ходил (находящийся в царской ложе Брежнев так хлопал после просмотра «Спартака», — а оказалось, что выиграла его любимая хоккейная команда ЦСКА). Это было большой проблемой для вождей-болельщиков, жертвовавших игрой любимой команды ради обязательного по протоколу визита в Большой театр. Куда как лучше было находиться не в центральной ложе театра, а в специальной ложе на стадионе «Динамо». На балет или оперу их никаким калачом было не заманить.

В 1969 году в Москву с официальным визитом прибыл президент Пакистана Яхья Хан. Проведя переговоры с советским премьером Алексеем Косыгиным, он получил приглашение посетить вечером балет в Большом театре, заявив в ответ, что «счастлив побывать на спектакле лучшего балетного театра в мире». Иностранный лидер прямо-таки расцвел на глазах. Таков был этикет — завершать важные международные переговоры в главном театре страны. А встречать президента Пакистана по рангу обязан был наш, советский президент Николай Подгорный как председатель Президиума Верховного Совета СССР. Можно себе представить, какие чувства обуревали Подгорного, узнавшего о том, что ровно в семь часов он должен будет сидеть в ложе Большого театра — ведь в это самое время начинался матч с участием его любимого, естественно, киевского «Динамо» и московского «Спартака».

Вместо стадиона Подгорному пришлось ехать в Большой театр, чтобы у центрального входа встречать по протоколу президента Пакистана. Несколько холодновато поприветствовав приехавшего высокого иностранного гостя обязательными в таких случаях словами о дружбе и сотрудничестве двух стран, укреплению которых послужит его визит, Подгорный пригласил президента пройти в центральную ложу. Тяжелые двери подъезда открылись, и сопровождаемые дипломатами и помощниками важные зрители поднялись по роскошной лестнице театра, причем Яхья Хан — с трудом, на своих больных ногах. Наконец, все расселись в ложе в первом ряду, где свои места также заняли Алексей Косыгин и Екатерина Фурцева. Другие официальные лица и переводчики уселись во втором и третьем рядах ложи. Подгорный поглядывал на часы: матч вот-вот начнется!

Когда в исполнении оркестра Большого театра вдруг грянул гимн Пакистана, народ в зрительном зале поначалу не понял, что происходит. Тем не менее по заведенной традиции люди встали, поворачивая головы на правительственную ложу. Узнав знакомые лица Подгорного и Косыгина, зрители успокоились, преисполнившись, вероятно, достоинства в связи с тем, какая честь им сегодня выпала — смотреть балет вместе с президентом Пакистана. С еще большей силой захлопали люди, когда оркестр заиграл привычный гимн Советского Союза. Подгорный тоже хлопал — на секунду ему даже показалось, что вскочившие в зале граждане — это никакие не зрители, а болельщики.

Начался балет. Причем, что́ именно началось в тот вечер на сцене Большого театра, было неизвестно ни Подгорному, ни Яхья Хану. Первому просто было все равно, второй ни слова не понимал по-русски, а театральные программки тогда печатали без английского перевода. И тогда президент Пакистана обратился к надувшемуся как мышь на крупу советскому руководителю с логичным вопросом: как называется балет? Самое интересное, что программка у Подгорного имелась, но самому читать ее — это было слишком, для этого есть многочисленные помощники. Хорошо еще, что переводчики относились к своим обязанностям добросовестно, от одного из них Подгорный и узнал, что в этот вечер дают балет… нет, не «Лебединое озеро», а «Асель». То есть не «Ассоль», а именно «Асель». Был и такой спектакль в Большом театре. Музыку к нему написал композитор Владимир Власов, а основой либретто послужила повесть набирающего популярность киргизского писателя Чингиза Айтматова «Тополек мой в красной косынке».

Премьера балета состоялась 7 февраля 1967 года в Большом театре в хореографии Олега Виноградова и декорациях Валерия Левенталя. Дирижировал Альгис Жюрайтис. Либреттистов воспитали в своем коллективе. Спектакль рождался в муках, превратившись в законченное произведение только перед первой генеральной репетицией. В самом деле — попробуй-ка изобрази в балете дружескую беседу шоферов на автобазе! Видно, не зря Григорович отказался. На премьере главную героиню — простую киргизскую девушку Асель танцевала Нина Тимофеева, а простого советского шофера Ильяса — Николай Фадеечев[125].