Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

«Когда, следуя за возросшим темпом оркестра, пересекающиеся линии танцовщиц значительно ускорили свой бег, одна из них неожиданно столкнулась с другой. Они обе еле-еле удержались на ногах и, придя в себя, бросились вдогонку за потерянными хвостами своих линий. Однако их столкновение вызвало развал не только их собственных, но и остальных потоков пробегавших мимо друг друга танцовщиц. Некоторые из них потеряли свои места в линиях и в создавшейся суматохе начали натыкаться одна на другую, задевать ближайших к ним подруг своими руками и длинными шарфами, что привело к полному разрушению рисунка танца и всей первой картины. Дело серьезно осложнялось тем, что оркестр продолжал играть, не пережидая восстановления разрушенного действия, за которым уже возникала следующая часть картины с участием нескольких танцевальных пар балерин и танцовщиков. Зрители замерли от того кошмара, который несколько минут творился на сцене, пока шокированные и обескураженные своим провалом в первой же картине танцовщицы наконец не исчезли неправильными скученными группками или в одиночку за кулисами. В нескольких местах зала раздались сдавленные взрывы смеха. Но даже при этом провале спектакль должен был продолжаться.

Почти мгновенно после исчезновения со сцены первой группы танцовщиц на нее бодро вышло несколько балетных пар, которым пришлось искать подходящего по музыке вступления в дальнейшее действие за счет пропуска некоторых отрепетированных в надлежащей последовательности балетных движений. Наконец им, видимо, удалось вернуться к нужной канве балета, и они, безусловно испытывая страшное расстройство в связи с произошедшей до них сценой, стали робко и неуверенно продолжать спектакль. Однако переживаемое ими потрясение было, вероятно, настолько сильно, что они стали совершать все больше ошибок. В одном случае, например, прыгнувшая в руки своего партнера танцовщица не удержалась и съехала с его рук на пол и, видимо, достаточно сильно ушиблась, так как не смогла не потереть прямо перед зрителями свое ушибленное место. В другой паре после исполнения непродолжительного фуэте перед выходом в арабеску танцовщица не смогла остановиться на пуанте и чуть не упала на бок. В конце этого акта кто-то из исполнителей, а может, кто-то за сценой, задел за декорации. Некоторые из них упали или покосились, создав очень смешной фон для предположительно драматического действия, которое само по себе было сплошной вереницей ошибок и выглядело скорее клоунадой».

Так на один вечер Большой театр стал Театром эстрады. Смеялись все — и члены советского правительства, и зрители в партере. То есть народ и партия стали едины, хотя бы на несколько часов. Балет превратился в пародию. Артисты никак не могли взять себя в руки, собраться. Совершая смешные ошибки, они стали напоминать стоящие костяшки домино, падающие друг за другом. Косыгин и Фурцева с трудом сдерживали смех, не смешно было только Подгорному (по понятной причине) и Яхья Хану, мало чего понимавшему в происходящем.

Наконец объявили антракт. Подгорный пулей вылетел из ложи, скрывшись в ближайшей к ней комнате с телевизором, досматривать матч. А дипломатичный Косыгин позвал пакистанского президента на торжественный ужин, организованный здесь же, в специальном банкетном зале. За ужином советский премьер открыл Яхья Хану большой секрет: на сцене танцевали не артисты Большого театра, а солисты Киргизского театра оперы и балета из города Фрунзе. Косыгин списал провал спектакля на молодость и неопытность артистов, приехавших из Киргизии, где до 1917 года не было не только своей национальной классики, но даже письменности. Следовательно, все случившееся на сцене надо воспринимать как торжество ленинской национальной политики, благодаря которой киргизские танцоры вообще оказались на сцене Большого театра.

Свое слово вставила и министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева, разъяснившая, что перед самым началом спектакля артистам сообщили о том, что среди зрителей будет высокий гость — президент Пакистана господин Ага Мухаммед Яхья Хан. По ее словам, эта новость так разволновала молодых артистов, что они не могли успокоиться, очень волновались и переживали, а это не могло не сказаться на их выступлении, которое в первом акте вышло довольно неудачным. Но она выразила уверенность, что после антракта все выправится.

Косыгин же, выяснив фамилию автора балета — композитора Власова, поручил переводчику не называть ее президенту Пакистана. И то правда, это ведь не Глинка и не Мусоргский. Тактичный Яхья Хан ответил, что «за исключением некоторых неудачных моментов и с учетом испытанного артистами понятного волнения, труппа выступала в целом не так плохо». Дальнейшие переговоры прошли в обстановке полного единодушия и взаимопонимания, как гласило опубликованное коммюнике, чему способствовал прекрасный стол кремлевских поваров.