Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

7. Музыка Хренникова, текст Гусева (2 варианта) — 5 часов 30 мин.».

Оценивали гимны по двенадцатибалльной шкале. Но ни один из гимнов не устроил комиссию, даже не достигнув оценки «10». После очередного прослушивания оглашалось примерно такое заключение: «Предоставленные варианты пока не отвечают необходимым требованиям. Продолжайте работу, дорогие товарищи!»

Наконец, 20 сентября 1943 года в дневнике Китаева блеснул луч надежды: «В результате рассмотрения всех представленных поэтами текстов выбор был остановлен на нижеследующем произведении С. Михалкова и Г. Эль-Регистана: “СВОБОДНЫХ НАРОДОВ СОЮЗ БЛАГОРОДНЫЙ”». Это был один из четырех вариантов гимна этих авторов. Надо же случиться такому счастью — среди почти сотни вариантов гимнов (их хватило на целую книгу) внимание товарища Сталина привлекло именно стихотворение Михалкова и Урекляна. Трудно воздержаться от эстетической оценки их произведения, несмотря на то что время нынче на дворе совсем другое. Тем не менее, когда читаешь гимны других поэтов, то выбор Сталина не кажется таким уж субъективным. Вот, например, некоторые перлы:

Прославлен наш народИ разумом и волейУ всех земных широт, У всех земных раздолий, Великий,

Могучий, Советский народ. К борьбе его зовет, Простерши руку, Ленин. В стремлении впередВовеки неизмененВеликий, Могучий, Советский народ!

Или такое:

Светлой радостью, Творческой силойРодины милойНам жизнь полна. Высится гордо на все временаЦарство трудящихся, наша страна, Ленина, Сталина

Гений — он с нами, Он — наше знамя, И ему верна, Славит бессмертных вождей именаПобедоносная наша страна.

Ну и совсем комичное:

Трубите, все трубы! Гремите, литавры! Хвалите родимой страны благодать. Вовек не увянут советские лавры,

И славе российской вовеки сиять.

И наконец:

Греми, труба правды, Над краем родным! Звучат слова клятвы — Великий наш гимн.

Как видим, по содержанию тексты мало чем отличались, их роднили и общий низкий художественный уровень, и редкостное лизоблюдство. Но про увядание лавров — это, конечно, сильно написано. И все это, да еще под бездарную музыку, слушали целыми днями члены комиссии. К тому же маршал Ворошилов, проштрафившийся на фронтах Великой Отечественной и отосланный Сталиным на культурный фронт, имел серьезные повреждения в голове вследствие тяжелой травмы. Слухом он обладал явно не идеальным. «Мне очень нравится, но я немного туг на ухо», — любил повторять маршал в эти дни, похлопывая себя по уху (к концу жизни он совсем оглох — но к этому времени его переместили на должность председателя Президиума Верховного Совета СССР, где надо было не слушать, а только вручать ордена). Глухота не мешала Ворошилову делать далекоидущие выводы о ценности представленных на его суд произведений. С другой стороны — только такой человек и мог выдержать многочасовое мучение «увядшими лаврами»[128].

Достойную пару Ворошилову по уровню интеллектуальной посредственности представлял Александр Сергеевич Щербаков, одновременно занимавший с десяток государственных должностей и исправлявший множество обязанностей: первый секретарь Московского городского и областного комитетов партии, начальник Главного политического управления Красной армии, заместитель наркома обороны, председатель Совета военно-политической пропаганды, секретарь ЦК ВКП(б), кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), завотделом международной информации ЦК ВКП(б), депутат Верховного Совета СССР, начальник Совинформбюро, и это еще не всё… И сколько же здоровья надо иметь, чтобы все успевать, тем более в военное время, и к тому же в период непрекращавшейся даже во время войны борьбы за власть в Кремле, то есть борьбы за выживание (или «на выживание»). И сколько водки нужно было выпить, чтобы выдержать такое огромное напряжение. Неудивительно, что прожил товарищ Щербаков недолго, скончавшись в возрасте сорока трех лет на следующий день после Победы. Хоронили его под им же одобренный гимн[129].