Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Наступило 26 октября 1943 года. В девять часов вечера состоялось очередное прослушивание музыки в Бетховенском зале. На сцене — Краснознаменный ансамбль песни и пляски Красной армии под управлением А. В. Александрова. И началось хоровое исполнение государственных гимнов. Закончился своеобразный концерт за полночь. Но и он оказался не последним. «По окончании прослушивания тов. Сталин И. В. указал, что хоровое исполнение не дает возможности исчерпывающе оценить музыкальные особенности того или иного предлагаемого варианта. Поэтому тов. Сталин И. В. указал на необходимость прослушивать отбираемые на второй тур варианты музыки не только в хоровом исполнении, но и в исполнении симфонического оркестра. Предложение тов. Сталина встретило горячую поддержку со стороны композиторов», — записал адъютант Китаев.

Вскоре должно было последовать продолжение, поскольку главному зрителю правительственной ложи будущий советский гимн показался каким-то куцым. Не было там ничего про Красную армию. Сталин позвонил Михалкову и попросил дописать еще один куплет. Два дня сидели авторы за столом и, наконец, сочинили. Но и этот вариант не стал окончательным. Поэты никак не могли сочинить то, что нужно было товарищу Сталину. Последние слова гимна дописывались авторами уже в Кремле, в специально выделенном им для этого кабинете. Рядом с кабинетом маршала, который при этом присутствовал. Однажды, когда работа уже подходила к концу, Ворошилова особенно рассмешила не вполне удачно построенная фраза гимна: «Фашистские полчища мы побеждали. / Мы били, мы бьем их и будем их бить». Оказывается, «мы бьем их» при чтении слышится как «еб… их». Ворошилов долго смеялся. Авторов позвали в кабинет Сталина, в присутствии которого и при горячем участии его соратников мозговой штурм продолжился. Размышляя над одной из строк, вождь обратился к ним:

— Каких захватчиков? Подлых? Как вы думаете, товарищи?

— Правильно, товарищ Сталин! Подлых! — согласился Берия, которому, конечно, было виднее.

Далее обратимся к рассказу самого Сергея Владимировича Михалкова: «Очередной вариант текста был передан ансамблю Александрова. Наиболее удачно звучала музыка Шостаковича и Хачатуряна. Однако имелась в виду возможность использования уже известной мелодии Александрова для “Гимна партии большевиков”. Переписать припев в нужном размере удалось быстро. Итак, в соревнование вступали два варианта гимна. Один, основной — тот, на который писали музыку многие композиторы, и второй, как бы запасной, на музыку Александрова. Таким образом, мелодия “Гимна партии большевиков” могла стать мелодией гимна Советского Союза. Наступил день окончательного утверждения гимна. В пустом зале Большого театра сидели оба автора текста. В правительственной ложе — члены правительства и политбюро».

Почти месяц — с 16 октября по 11 ноября 1943 года Ворошилов и Щербаков в Бетховенском зале прослушивали 153 (!) варианта гимна на уже утвержденный текст. Авторов было чуть меньше — около 150 человек. Итог подвел, как всегда, Сталин: из ведомых лишь ему побуждений в последний тур он допустил четырех композиторов: Александрова, своего земляка — грузина Иона Туския и Шостаковича с Хачатуряном. Причем последним он поручил написать гимн совместно. Решение вождя застало друзей-композиторов врасплох. Выпивать вместе они могли (и с большим успехом), но как вдвоем сочинять музыку — они ведь не Кукрыниксы! Но талант не пропьешь: оправдав доверие вождя, Дмитрий Дмитриевич и Арам Ильич сумели создать некое подобие гимна-кентавра: голова от Хачатуряна, ноги Шостаковича. Теперь им предстояло оркестровать мелодию.

Самое забавное, что каждый из двух композиторов утверждал, что именно он оркестровал мелодию их общего гимна. Шостакович говорил: «Спор разрешил я. Я вспомнил игру, в которую играл со своими сестрами, чтобы избежать неприятных работ по дому. Надо было угадать, в какой руке камешек. Кто не мог угадать, тот проигрывал. У меня не было подходящего камешка, поэтому я попросил, чтобы Хачатурян угадал, в какой руке у меня зажата спичка. Хачатурян сказал и не угадал, так что оркестровку пришлось делать мне».

А вот слова Хачатуряна: «“Кто будет инструментовать?” Шостакович сказал: “Сломаем спичку. Кому попадется ‘головка’, тот инструментует”. “Головка” попалась мне. Я инструментовал». Разночтения также содержатся и в рассказах о том, кто из композиторов первым решился войти в клетку — то есть в ложу со Сталиным, — Хачатурян пишет, что он, а Шостакович называет себя. Это еще раз подчеркивает тот факт, что все воспоминания — субъективны, даже если они написаны большими композиторами…

И вновь на сцене оркестр Большого театра под управлением Мелик-Пашаева, духовой оркестр генерал-майора Семена Чернецкого и ансамбль Александрова. Один за другим исполняются для сравнения гимны разных стран: Америки, Англии, Франции, а также «Боже, царя храни!» и гимны прошедших в третий тур композиторов на слова Михалкова и Эль-Регистана. Но гимн Шостаковича — Хачатуряна все равно не стал победителем.