Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Екатерина Фурцева положительно отнеслась к этой инициативе, закончив обсуждение стандартной фразой в том духе, что, мол, «зайдите на неделе, нам надо посоветоваться с товарищами». Назначение всех «главных» в Большом театре было прерогативой ЦК КПСС. Там посоветовались и… отставили Мелик-Пашаева и Покровского от должностей, назначив других — молодых, да ранних. Так в начале 1963 года Александр Шамильевич был освобожден от обязанностей главного дирижера «по собственному желанию», что еще раз подтвердило расхожую в бюрократических кругах истину, что «незаменимых у нас нет». В канцелярии театра вывесили приказ, из которого труппа и узнала имена новых руководителей. Главным дирижером стал Светланов, а главным режиссером Иосиф Михайлович Туманов. Как едко сказала в эти дни Вишневская, «было бы болото, а черти найдутся». Ее отношения с новым руководством не сложились: «Светланов — дорвавшийся до власти молодой самодур, получивший возможность со столь высокого поста чинить разбой, своею волею казнить или миловать. При всяческой поддержке ЦК и Фурцевой, усиленно работая локтями, карабкался он на пьедестал, стараясь спихнуть с него маститого дирижера, постепенно лишая его созданных им спектаклей. Обстановка сложилась для Александра Шамильевича невыносимой, и он лишь ждал, когда наконец ему исполнится 60 (!) лет, чтобы уйти на пенсию. Да, нужно было досыта нахлебаться зловонного варева, чтобы в расцвете творческих сил отсчитывать дни, когда можно будет, наконец, бросить любимое дело».

Действительно, Мелик-Пашаев хотел уйти на пенсию красиво — в 1965 году ему исполнялось 60 лет, без ордена не обошлось бы. Он надеялся, что бурная деятельность Светланова вскоре закончится, стоит лишь немного подождать. А пока свидетелями их вражды был весь театр. Вражда эта имела личную подоплеку: Мелик-Пашаев в упор не видел как певицу Ларису Авдееву — жену Светланова. Меццо-сопрано Авдеева пришла в труппу в 1952 году из Музыкального театра им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Она же сыграла и спела Марину Мнишек в экранизации оперы «Борис Годунов» в 1954 году. Карьера ее была на подъеме — в 1963 году Авдееву отправили на итальянский фестиваль «Флорентийский музыкальный май» с «Хованщиной», где она пела Марфу, дирижировал оперой Борис Хайкин. «У Ларисы Авдеевой красивый голос, насыщенный характером, чистый, поддержанный исполнительской экспрессией, способный для выражения страстей, тайны, тоски, стремления очиститься, что делает образ Марфы одним из лучших в опере», — высоко оценила ее пение газета «Джорнале дель Маттино».

Теперь Авдеева захотела спеть Амнерис в «Аиде», на что получила отповедь Мелик-Пашаева: «Зачем мне четвертая Амнерис, когда спектакль в лучшем случае идет раз в месяц?» А чаще он дирижировать не хотел — распылять силы! В ответ уже Светланов укорил Мелика: «Если вы не можете работать, как все, нужно переходить на полставки!», на что услышал: «Я вообще могу уйти из театра!» Орфенов приводит свою версию причины развернувшейся борьбы Мелика и Светланова: «Светланова он ненавидел. Трудно сказать, что было в основе этого. Ходил слух, что эта нелюбовь была взаимной и что источником ее было то, что первый муж Л. И. Авдеевой, от которого она имела сына Андрюшу, был армянином. Этот человек однажды выкрал ребенка, когда мать была в больнице (Авдеева тяжело болела — чуть ли не инфаркт!) — и вот с тех пор якобы между отцом ребенка и Мелик-Пашаевым как между армянами был заключен союз против Авдеевой. Где-то в душе мне не хочется этому верить». Занятная трактовка.

Светлановым (помимо обиды за жену) овладел и другой порыв — ниспровергателя авторитетов, вполне ожидаемый в том возрасте, когда руководящего опыта нет, а власти и сил хоть отбавляй. Многолетнее царствование Мелик-Пашаева и его сверстников в Большом театре можно было трактовать и как приведшее первую сцену страны не только к славе, но и к рутине, косности, консервативности, особенно на фоне развернувшейся борьбы со сталинским наследием. Во всех других областях искусства его жрецов, выдвинувшихся еще в 1930-х годах, уже задвинули — главный советский писатель Александр Фадеев застрелился, президент Академии художеств СССР художник Александр Герасимов попал в опалу, сослали в Свердловск кинорежиссера-сталинодела Михаила Чиаурели и т. д. Искусство ушедшей эпохи, когда от появления вождя в ложе певцы теряли голос, уже можно было не уважать — и никто сверху не одергивал ретивых критиков, сваливающих все в кучу. Так и в Большом театре его главный дирижер оказался в центре мишени, по которой разрешили стрелять боевыми, а не холостыми критическими патронами.