Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Со смертью Мелик-Пашаева постепенно сошла со сцены и его «Аида», исполнителей которой он собирал словно драгоценную коллекцию — теперь беречь ее стало некому. Распался идеальный «миланский» ансамбль певцов: рано закончилась оперная карьера Ивана Петрова и Павла Лисициана, уехал обратно в Тбилиси Зураб Анджапаридзе, оскобленный неуважительным к себе отношением в театре. Доброхоты за его спиной вовсю распространялись о недостойной оперного солиста физической форме (он изрядно располнел), ссылаясь на статьи во французских газетах во время зарубежных гастролей. Покинула страну Вишневская…

Сопутствовавшие кончине Мелик-Пашаева обстоятельства не располагали к благотворной творческой атмосфере в театре, многим было ясно, что после этого долго Светланов не продержится. Он успел поругаться со всеми, а не только с Мелик-Пашаевым. Еще когда только стало известно о его назначении главным дирижером, к Фурцевой пожаловала целая делегация солистов оперы — почти весь состав «Аиды»: Петров, Лисициан, Вишневская. Они пришли уговаривать госпожу министершу ни в коем случае Светланова не назначать главным, учитывая его характер и т. д. Но все усилия оказались тщетными. В итоге на первом же собрании труппы представший в новом качестве Светланов обрушился с критикой на своих недругов, упрекнув их в чрезмерном сребролюбии — не слишком ли много выступают они за рубежом, предпочитая доллары рублям. Фурцева одернула Светланова: «Женечка, вы не правы, они столько валюты для страны зарабатывают! Только за один 1963 год на доходы от зарубежных гастролей мы купили три завода!» И Фурцева не покривила душой. Когда Иван Петров как-то поинтересовался, с чего это Екатерина Алексеевна то и дело называет его «золотым фондом», она ответила: «Дорогой вы наш Иван Иванович, вы же столько денег в наш бюджет привозите — долларов, фунтов, франков, марок и т. д.!» К сожалению, высокая требовательность к себе и диабет (недуг басов!) вынудили Петрова покинуть театр в 50 лет, в 1970 году. А сколько еще он мог бы заработать валюты для покупки какого-нибудь автозавода![42]

Пожалуй, единственной певицей, кому Светланов пришелся по душе, оказалась Елизавета Шумская — непревзойденная Волхова в «Садко», удостоившаяся за эту роль Сталинской премии I степени в 1950 году. Записи Шумской часто передавали по радио — Сталин любил послушать ее «чудный серебристый голос». Светланов, готовивший в 1956 году премьеру «Царской невесты», порой был излишне резок, на спевках и репетициях не стеснялся делать замечания Михайлову, Давыдовой и другим корифеям, еле сдерживавшимся, чтобы не поставить зарвавшегося дирижера на место. Говоря его собственными словами, Светланов «слегка обнаглел». Лишь одна Шумская старалась не пропустить его указания мимо ушей, аккуратно записывая их в специально захваченную с собой тетрадь. Свою Марфу она пела чуть ли не по этой тетрадке. Прошло много лет, а Светланов все вспоминал сей случай как пример должного уважения артистов к дирижеру. Если бы все, как Шумская, следовали его указаниям, — но она ушла на пенсию в 1958 году.

Еще маленьким мальчиком Светланов хорошо усвоил уроки житейской грамоты, данной ему соседом по коммуналке, скрипачом Большого театра Иосифом Бельским: «Вот ты мечтаешь, Женя, стать дирижером, а ты запомни: дирижер — это наш личный классовый враг!» Столь сильное сравнение в условиях нараставшей классовой борьбы (как утверждали на занятиях по марксизму-ленинизму в театре) легло на подготовленную почву — в дальнейшем Евгений Федорович лет тридцать держал в руках огромный оркестр, тихо его ненавидевший. Оркестр обрел со своим главным дирижером мировую славу, объездив все континенты планеты и превратившись в хорошо продаваемый бренд. Но стоило в эпоху 1990-х Светланову покачнуться — годы брали свое! — как музыканты его скинули, а вскоре дирижер умер.

Но пока оркестр Большого театра находился в его полной власти. Как мы уже убедились из предыдущих глав, в оркестровой яме сидели лучшие музыкальные кадры страны. Виртуозов в оркестре хватало — работа была такая! Например, в 1950–1960-е годы по несколько раз в сезон Большой театр вынужденно освобождал сцену для гастролеров — оперных театров союзных республик. Называлось это декадами и было очень характерно для бурного хрущёвского времени. Министром «культурки» был тогда Николай Михайлов, буквально выкручивавший труппе руки — ему пришла в голову гениальная мысль, что в репертуаре Большого театра должны быть представлены все национальные оперы и балеты — казахские, киргизские, туркменские и т. д., что должно подтвердить небывалый расцвет советской культуры. Если ставить по три оперы в год, то за пятилетку можно полностью выполнить план: ведь республик-то пятнадцать! Но желание министра уперлось в субъективные трудности: с Украиной, Белоруссией — здесь проблем не было, а вот где взять оперу в Средней Азии, если ее отродясь там не сочиняли?