Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Мелик-Пашаев не дождался ухода Светланова из Большого театра. В тот день, когда он не нашел своей фамилии среди участников «Бориса Годунова», с ним случился удар — таково было потрясение. Он еле доплелся до своего дома на улице Горького, поднялся на лифте, открыл дверь, прошел в квартиру и потерял сознание. Его жена Минна Соломоновна, придя из магазина, обнаружила супруга уже лежащим на полу. Хорошо еще, что «скорая» приехала быстро — Мелик-Пашаева доставили в кремлевскую больницу. Доктора реанимировали его, уже через день Александр Шамильевич нашел силы позвонить Борису Хайкину с просьбой заменить его в «Травиате», которую он репетировал с Лемешевым и Вишневской. А вскоре он вновь встал за пульт. Но ненадолго — последний раз он дирижировал «Кармен» 20 мая 1964 года, которую в тот день впервые решили показать на сцене Кремлевского дворца съездов. Через месяц, 18 июня, Мелик-Пашаев скончался, в 59 лет. Его заветная мечта доработать хотя бы до пенсии не сбылась. Слишком близко к сердцу принял Александр Шамильевич всю эту историю. К слову, его хороший приятель и коллега Борис Хайкин доработал в Большом театре до 1978 года, несмотря на свою астму и абсолютно непластичные, «тяжелые» руки. А Светланова все равно скоро сняли…

Зато прощание с умершим превратилось в протестную акцию: пожалуй, впервые нечто подобное происходило в Большом театре. Как и положено было рангу народного артиста СССР, гроб с телом дирижера поставили в большом фойе. Однако вдова запретила произносить какие-либо речи на панихиде — как правило, весьма формальные: от парткома, месткома, общественных организаций и воинов Советской армии. Не было и музыки. «Вдова покойного сказала, что не желает слушать над гробом речи людей, убивших ее мужа. Вы должны ее понять — она в таком отчаянии…» — объяснил директор театра Фурцевой, упрямо настаивавшей на проведении панихиды по всем канонам соцреализма. Никакие ее угрозы — убрать гроб из театра, лишить места на Новодевичьем — не исправили ситуацию. Вдова была непреклонна: «Не позволю глумиться над моим покойным мужем!» Единственное, что могла сделать министр культуры, — не прийти на похороны, этого ей никто запретить не мог. А сам покойный, думается, был бы только рад ее отсутствию.

Раздражение Фурцевой можно понять: возмущенные певцы решили высказать ей все, что думали о произошедшем и о том, кто довел выдающегося дирижера до смерти. Наиболее отважной оказалась Ирина Архипова, не побоявшаяся пойти к министру культуры. Разговор шел на повышенных тонах. Архиповой запомнилось, как один из помощников Фурцевой, то ли напуганный, то ли пораженный столь эмоциональным диалогом, вдруг выбежал из ее кабинета, потом снова вбежал: «Эти его метания были вполне объяснимы: ведь в этом кабинете ему, судя по всему, еще не приходилось видеть, чтобы на самого министра кричала всего лишь певица (правда, тогда у меня уже было звание народной артистки РСФСР, но все равно я была у Екатерины Алексеевны в полной власти)». Разговор закончился ожидаемо — не выдержав сильного нервного напряжения, Ирина Константиновна расплакалась прямо в кабинете Фурцевой. С трудом певицу привели в чувство, дав ей попить водички из графина и списав ее поведение на эмоциональный срыв, ничем ей в итоге не грозивший.

«Вот, Ира, и закончились наши университеты», — только и сказала заплаканная Вишневская Архиповой у гроба любимого и любившего обеих певиц дирижера. Гроб перенесли в зал, поставив его перед оркестровой ямой, над которой столько лет властвовал Мелик-Пашаев. Покинул он свой театр под зазвучавший в глубине сцены хор жриц из «Аиды»… Спустя много лет Александра Шамильевича тепло вспоминают работавшие с ним певцы и оркестранты. «Мелик-Пашаев был великим дирижером, по масштабу своего таланта ничуть не меньше, чем Герберт фон Караян. Просто Александру Шамильевичу выпало жить в такое время, когда с его искусством не могла в полной мере познакомиться мировая аудитория: контакты нашей страны с внешним миром были в силу известных исторических причин весьма ограниченны. О высочайшей музыкальной культуре дирижера, о его интеллекте, эрудиции, о его творческом потенциале хорошо знали только его соотечественники и немногие любители музыки в других странах, слышавшие его записи. В том, что оперная труппа Большого театра продемонстрировала в 1960-х годах во время зарубежных гастролей высокую исполнительскую культуру, завоевав мировую славу, — заслуга Мелик-Пашаева», — отмечает Ирина Архипова, мнению которой трудно не доверять.