Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

Однако далеко не каждый из оказавшихся в фойе кинотеатра спешил посмотреть картину. Фойе кинематографов довольно скоро стало в Москве одним из излюбленных мест встреч: здесь знакомились и назначали свидания, спасались от летней духоты улиц и обогревались в зимние морозы, сюда забегали на минуту отдохнуть уличные продавцы, проститутки поджидали своих клиентов... В фойе всегда было шумно, играли музыкальные автоматы, на маленькой эстраде актеры исполняли скабрезные куплеты, рассказывали популярные тогда еврейские анекдоты (потом эти музыкальные аттракционы градоначальник запретил). Возможно, поэтому у многих москвичей, как у А. Цветаевой, надолго сохранилось в памяти от раннего кинематографа «ненавистное фойе, где столько людей и столько пошлости»» [171].

Возможно, именно такого рода атмосфера подвигла художника Аристарха Лентулова на довольно безнравственный поступок.

Иначе чем можно было объяснить его поведение в кинематографе «Люкс» весной 1914 года? Когда погасло электричество, Лентулов начал перемещаться из кресла в кресло, пока не оказался рядом с двумя зрительницами – почтенная дама пришла смотреть фильм вместе с дочерью-гимназисткой. Неожиданно девочка ощутила, что мужская рука гладит ее колени. Истошный крик перепуганной гимназистки прервал сеанс.

Зажегся свет, и художника задержали. Он стал просить прощения, но мать девочки твердо сказала:

– Сначала получите от меня пощечину.

Лентулов гордо отказался. Однако, когда приступили к составлению протокола, ссылаясь на свое «общественное положение», стал просить окончить дело миром. Натолкнувшись на отказ, он, в конце концов, заявил с бравадой:

– Ну, что ж, не приговорят же меня за это в каторжные работы.

Организатор «Бубнового валета» оказался прав – «бубнового туза» (знака каторжника) ему носить не пришлось, но полтора месяца ареста по приговору мирового судьи он все же получил.

Конечно же, скандалы такого рода в кинематографах были не часты. В крайнем случае, зрители могли поспорить из-за места – они в то время были не нумерованы. Большинство же москвичей наслаждались новым видом искусства вполне безбоязненно, хотя многие не подозревали, что «демонстраторы» (так называли киномехаников) в буквальном смысле играют с огнем.

Связано это было с техническими особенностями кинопоказа. Вот что рассказывал ветеран отечественного кинематографа Н. Д. Анощенко о происходившей у него на глазах демонстрации фильма:

«Войдя с Володей за интриговавшие меня таинственные ширмочки, стоявшие в сараеподобном „зрительном зале“ этого кинотеатра, я увидел на железном столе какой-то аппарат (потом узнал, что это – „головка проектора“), на котором красовалось изображение поющего галльского петуха, что явно говорило о том, что этот аппарат выпущен фирмой „Патэ“ и что его родина – „Ля бель Франс“... Ведь именно оттуда к нам в Россию пришел „Синематограф“ и его первые дельцы, поставлявшие нам и фильмы, и аппаратуру для их показа, так как в России ни тех, ни других не делали.

Сзади «головки» проектора Володя показал мне источник света. Это был так называемый Друммондов свет, то есть эфирокислородная лампа, в которой центральной частью являлся... кусочек мела. Да-да, мела! На него направлялось пламя струй эфира и кислорода, подававшихся к нему из стальных баллонов, стоявших тут же, рядом со «столом» проектора. Пламя эфира и кислорода нагревало кусочек мела до белого каления, и он превращался в яркий источник света, годный для проекции кинофильмов.

Заряженная в проектор пленка с изображением фильма после ее показа не наматывалась, как в современных проекторах, на приемную бобину в противопожарной коробке, а просто свободно падала в подвешенный пустой куль из-под муки. Закончив показ каждого ролика, демонстратор вытаскивал из мешка конец пленки и снова наматывал фильм на ту же самую бобину, с которой ее только что показывали.

Так как все механизмы «головки» проектора приводились в движение ручкой, которую равномерно и со строго определенной скоростью (двух оборотов в секунду, что соответствовало тогдашнему стандарту съемки и показа фильмов – 16 кадриков в секунду) должен был крутить киномеханик, то соблюдение этого условия было обязательным для нормального показа фильма на экране. Но показ фильмов на Елоховской, с современной точки зрения, был безобразным. Молодой «демонстратор», еще не имевший достаточного опыта, крутил ручку проектора весьма неравномерно, в результате чего на экране все время изменялась и видимая зрителям скорость движения актеров и всех движущихся объектов: то они начинали беспричинно «торопиться», то, наоборот, – двигались неестественно медленно и вяло. Желая дать мне возможность получше рассмотреть некоторые кадры, Володя иногда настолько замедлял вращение ручки проектора, что изображение на экране начинало нестерпимо «мигать», а все движения и мимика актеров превращались на экране в какие-то конвульсии, что, между прочим, даже понравилось некоторой части публики.