Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

«Дамы покупали Лакки бананы и приводили его в восторг своими модными шляпами вышиной с Эйфелеву башню и с полями в 7 десятин. Дикарь видел в этом уборе родное и детски радовался, когда ему дарили огромное перо или шпильку, на которую можно нанизать кабана.

Эти модные шляпы оказали громадную услугу антропологии. Выяснилось, понятие о красоте у племени Кая-Кая и у наших дам – тождественны».

Закончились «гастроли» представителей «дикого племени» совсем не весело. Любимец дам Лакки внезапно умер от скоротечной чахотки. В гостинице «Бостон», где они жили, и в синематографе папуасы пребывали в своих «первобытных костюмах», а по городу их возили, накинув шубы. Видимо, простуда и явилась причиной болезни Лакки.

По сообщениям газет, обнаружив смерть вождя, его соплеменники заперлись в номере и подняли дикий вой, переполошивший всех жильцов. Дверь номера папуасы открыли только утром, после чего выкрасили лица и совершили дикую пляску вокруг трупа. Затем потребовали курицу, позавтракали, после чего жестами дали понять, что собираются так же съесть усопшего товарища. Но прежде чем приступить к тризне, они поделили костюм, вооружение Дакки и подаренные ему игрушки.

Под предлогом необходимости ехать «на работу» в синематограф папуасов удалось выманить из номера, а когда они вернулись, тело Лакки уже было унесено. Исчезновение вождя было воспринято ими спокойно.

После прекращения гастролей представителей племени Кая-Кая, хозяин «Гранд-Электро» предложил зрителям другую диковину – кинодекламацию. Озвучивая изображение на экране, актер В. С. Ниглов читал «Записки сумасшедшего» Гоголя. «Поразительное совпадение!» – утверждала реклама.

Примерно в то же время кинодекламацией могли насладиться посетители «иллюзиона» «Модерн». Здесь гастролировал «любимец публики» исполнитель сатирических куплетов С. А. Сокольский, причем подчеркивалось, что демонстрация происходит «при личном участии автора, а не граммофона».

Последнее замечание, думаем, требует некоторого пояснения. В те годы, несмотря на то, что они назывались «эпохой немого кино», постоянно шел поиск путей озвучания фильмов. Одним из способов было соединение показа ленты со звучанием установленного возле экрана граммофона. Его пуск в нужное время производился с помощью шнурка, протянутого в будку «демонстратора». Зрители, побывавшие на таких сеансах, отмечали, что главным недостатком являлось несовпадение изображения на экране и звукового сопровождения.

Первая по-настоящему удачная демонстрация «звукового» кино состоялась в марте 1914 года в «электротеатре» «Художественный». Здесь показали несколько сценок продолжительностью по 10—12 минут с выступлениями английских эксцентриков. Согласно газетным отчетам, на сеансе присутствовала «вся Москва» и разочарованных не было:

«Аппарат почти совершенен: все звуки совпадают с движениями в непререкаемой точности. Нет даже на секунду впечатления, что говорят где-то в другом месте, кто-то другой, а не лицо, изображенное на экране. Звуки различных музыкальных инструментов, человеческих голосов, разбитой тарелки, лая собак – все точно, как в действительности. Только несколько приглушенные, что относится к несовершенству граммофона. [... ]

Любопытно, что наибольший восторг вызвали не пение, не оркестр, а лай собак, топот ног, звук разбитой тарелки. И что всего удивительнее: уже через минуту стало казаться, что немой кинематограф скучен, неприемлем. Уже казалось странным, что мы до сих пор могли часами смотреть драмы жестов без слов».

Будучи в восторге от нового достижения кинематографа, писатель Леонид Андреев поспешил объявить, что приход звука в кино означает скорую «кончину» театра. Мол, зачем публике ломиться на спектакль с участием Шаляпина или Неждановой, когда за двугривенный игру любого великого артиста можно будет увидеть на экране в самом захолустном «иллюзионе».

Против преждевременных похорон театра выступил В. А. Гиляровский:

«Доктора уверяют, что кинематограф портит зрение и разбивает нервы. Очень может быть. Но, тем не менее, кинематографу предсказывают огромную будущность, а Леонид Андреев дошел до того, что предсказывает победу кинематографа над театром.

И теперь, когда кинематограф соединится с граммофоном, когда можно будет на экране видеть действие и в граммофон слышать слова действующих лиц, – театр будет заменен

– Кинематограммофотеатром!..

Но это будет не настоящий театр, тот самый, на котором мы воспитались, которым мы наслаждаемся теперь. Деревянно, – скучно будет! Идешь отдыхать душой, и пред тобой мертвый экран, движущиеся тени-портреты вместо живых людей, металлические голоса – вместо голосов человеческих. [...] Мертвые фигуры. Мертвые звуки. [...] Нет, господа! Никогда машина не вытеснит живого человека, никогда кинемато-фото не заменит певца и актера. Начинающие Райские– Доедаевы и Кокет-Эдамские, играющие по 3—4 новых пьесы в неделю, – это живые.

Тени на экране и голоса в трубе.

– Мертвые.

А по московской пословице:

– Лучше живой городовой, чем мертвый околоточный!»