Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

Из расходной документации Сыскного приказа видно, что застенок все-таки был отстроен заново. Его срубили за Андреевским монастырем, а в октябре 1730 года перевезли на Москворецкую улицу[536] и собрали на месте, примкнув к каменному зданию присутствия Сыскного приказа со стороны кремлевской стены, в точности напротив Константино-Еленинской башни. Вход в застенок был снаружи, со стороны рва, через особое крыльцо. Длина его составляла пять саженей, ширина две сажени, высота от земли пять аршин. Пол был вымощен бревнами, по стенам стояли лавки. В одном углу располагался очаг для разведения огня, с другой стороны особое место было отведено для судей, присутствовавших при пытке арестантов. Вероятно, рядом находился стол канцелярского служащего, записывавшего слова подследственных, произносимые под пыткой. Судя по всему, в центре застенка возвышалась дыба — главное орудие пытки. Это было нехитрое П-образное сооружение из трех деревянных столбов, два из которых вкапывались в землю параллельно друг другу, а третий прикреплялся сверху. Через поперечный столб перекидывалась веревка для подвешивания обвиняемого за руки. Из расходной документации мы знаем, что в застенке находился пыточный инвентарь: хомуты, ремни, плети, кнуты, «инструмент железный, чем смыкают ручные и ножные пальцы», веники, цепи и пр.

[537]

Для произведения пыток в штате Сыскного приказа в разные годы состояло от двух до шести заплечных мастеров, кое-кто из них нам известен по именам. 15 декабря 1730 года приказ выплатил жалованье за январскую и майскую трети^{60}

1730 года трем заплечным мастерам — Ивану Степанову, Ивану Кондратьеву, Федору Алексееву — общей суммой 13 рублей 26 копеек, по два рубля 21 копейке человеку за треть. Таким образом, палач в Сыскном приказе в 1730 году получал шесть рублей 63 копейки в год. В 1741 году деньги получили два заплечных мастера — Иван Степанов и Алексей Курбатов. По справке, составленной в 1748 году, из восьми числившихся работников кнута свои обязанности исполняли лишь двое — Яков Иванов и Петр Чаусов, а об остальных сказано, что двое умерли, Андрей Ушаков «находитца в безумии», Матвея Крылова перевели для работы в Санкт-Петербург в Тайную канцелярию, Василий Орешек «за воровства сослан в ссылку в Оренбург», а Андрей Савельев «взят в Мануфактур-коллегию и отдан на Большой суконной двор, понеже он того двора ученик»[538].

Проходящих по одному делу подозреваемых, в отношении которых выносилось единое определение, приводили в застенок одновременно. Так, 28 февраля 1746 года пытали фигурировавших в одном деле С. Исаева, И. Стромынского, Н. Суету, В. Забалдина, С. Евдокимова. В августе того же года совместно пытали «мошенников» С. Плохого, А. Соколова, И. Серкова, М. Коровина[539].

Пытке предшествовал осмотр колодников, результаты которого могли, видимо, повлиять на количество ударов или вообще освободить от пытки. В 1742 году «взявший грабежом» личные вещи «незнаемо какого пьяного» 24-летний дворовый Семен Кадия был приговорен к простому поднятию на дыбу и допросу «при розыске других колодников». Можно предположить, что он находился в плохом физическом состоянии, поскольку его подельника, 23-летнего «фабричного» Осипа Соколова, давшего сходные признательные показания, судьи предписали пытать[540]

.

После осмотра заплечный мастер перекидывал веревку через поперечный столб на дыбе, заворачивал руки пытаемого назад и затягивал их хомутом, после чего поднимал его на веревке. Допрашиваемый висел, не касаясь земли, на вывернутых руках, а его ноги, связанные ремнем, привязывались к прикрепленному к полу столбу[541]. Затем по его спине наносились мощные удары кнутом, каждый из которых вырывал куски мяса, оставляя на теле глубокие раны. Число ударов при пытке в застенке Сыскного приказа варьировалось от пятнадцати до тридцати пяти в зависимости от характера дела и физического состояния обвиняемого.

Пока заплечный мастер усердно работал кнутом, служащие Сыскного приказа задавали страдальцу вопросы и записывали его ответы. На каждую пытку составлялся специальный протокол — «пыточные речи».