«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

На этот раз в Вашем письме разобрал не все. Воспоминания Стеттиниуса очень интересны. Мне, впрочем, бывают интересны почти все воспоминания.

Сегодня в церкви на панихиде по Р[оговскому] мне показали статью Ступницкого о Вашей книге[748]. Все-таки я был удивлен степенью недобросовестности. В строках о моем предисловии с деланным изумлением приводит слова «вопреки самому себе» - и ни одним словом не упоминает о том, к чему они относились и что их объясняет! Сделал из меня что-то вроде «поджигателя войны», а ни одним звуком не упомянул о том, что я, как и Вы, к войне отношусь крайне отрицательно, «на все сто процентов» отрицательно, и что я это в статье сказал. А почему я «в тех же кругах» играю роль политического арбитра нравов - остается его секретом. О всей же Вашей книге пишет с мелкой злобой и придирчивостью, да еще добавляет: «Мы не будем придирчивы»! Ругает за выбор

«юбилейный комитет» (кого он так ненавидит? Титова или Кровопускова?), и хоть бы коснулся по существу какой-либо из помещенных в Сборнике Ваших превосходных речей и статей.

А хвалил ли Вашу книгу Тхоржевский? Я его статьи не видел. Не знаю также, появилась ли уже рецензия в «Н.Р. Слове».

Бунин спрашивает у меня совета: ехать ли ему теперь в «Русский Дом» покойного Роговского[749]. Он взял билеты на 12 апреля, но не знает, будет ли Дом существовать. Не знаю и я, что ответить. Как раз сегодня после панихиды две дамы, имевшие отношение к Дому (госпожи Дюмарке и Дориа, русские, вышедшие замуж за французов), говорили мне, что Дом будет существовать, но обоснована ли их уверенность, -я не знаю. Может быть, до апреля все выяснится. Как Вы нашли Ивана Алексеевича? Вы ведь его редко видите, и если бы в нем произошла перемена, Вы ее заметили бы легче, чем другие. А как себя чувствуете Вы сами?

Шлем самый сердечный привет и лучшие пожелания Вам и Марье Алексеевне.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-16.

В.А. Маклаков - М.А. Алданову, 13 марта 1950

13 Марта [1950[750]]

Дорогой Марк Александрович!

Я думал, что совсем излечился от печени. Но поехал в бюро в Metro, и на станции Sevres в вагон втиснулось столько народа (идет забастовка), что я думал, что мне переломали все ребра. Этого не случилось, но зато печень сдавили, и у меня на другой же день произошел сильнейший припадок. Все лечение пошло насмарку. Буду отвечать очень кратко, т. к. в связи со здоровьем и самочувствием у меня очень портится почерк.

Статья Ступ[ницкого] меня самого озадачила, тем более что он ее мне сам прислал. Впрочем, она производит впечатление, что он Юбилейный Комитет - противопоставляет мне и как будто от всех за меня заступается. Никакого смысла в такой постановке вопроса найти не могу. А в выходке его против Вас еще меньше. То есть это я все понимаю; но почему же он не ругает меня? Или только потому, что я при встречах его «узнавал», т. е. вообще политические, и особенно партийные «обмиления» - не путаю с «личным» отношением. Не знаю, помните ли Вы, что два депутата в газетах такое наговорили друг против друга, что дуэль была признана необходимой. Секунданты не могли, однако, решить, кто должен считать себя «оскорбленным». Обратились к Свенгенсен как к арбитру. Выслушав все аргументы, он заявил: il n'y a pas lieu à une rencontre[751]. Секунданты обеих сторон вскочили: «Как pas lieu à rencontre[752]; ведь он вот что напечатал!» Тогда Свенгенсен спокойно сказал: tout ça, c'est de la politique[753]. Я рассуждал всегда так же. В «политике» современные нравы все оправдывают.

«Русский Дом» будет продолжаться. Т. не был на похоронах, т. к. тогда он нехорошо себя чувствовал, был только на [слово нрзб], при выносе. Но из двух сказанных на могиле речей, Шефтеля[754] и одного из евреев, последний (фамилию мне не сказали) заявил от еврейского общества, что они постановили взять на себя содержание «Рус[ского] Дома» и присвоить ему имя Роговского.

Тхоржевский написал рецензию, очень хвалебную[755]

; хвалил и Вас. Хотел Вам послать этот №, но не могу его найти; наверное, кто-либо стащил. Мои архивы в большом беспорядке. Но я просил Кровопускова его найти и Вам выслать.

Резкой перемены в Бунине я не заметил; но он мне не понравился; все жалуется на астму. Не сомневаюсь, что в Р[усский] Д[ом] может ехать.

Болеет и Альперин; Тера я видел на «Роговском». Очень неважно выглядит.

В «Нов. Рус. Слове» рецензии не видал; Кускова говорила Титову, что непременно напишет. Но пока она полемизирует там с нападками на себя и С.Н.; так она сказала Титову[756].

Когда мне было настолько нехорошо, что ничего серьезного читать я не мог, я с большим увлечением перечитал залпом оба тома «Истоков». В сущности, какое это варварство - заставлять читать книгу с интервалом в несколько месяцев. Концепция так разбивается, что ее нельзя оценить. Это очень, очень удачная книга.

Боюсь, что несмотря на старания, Вы ничего не разберете.

Вас. Маклаков