«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

И прежде всего. Я не мегаломан и не претендую на «бессмертное» имя и «труды на века» - [два слова нрзб] - по выражению Фукидида[770]. Я хотел бы только, чтобы что-либо из сделанного мною при жизни меня пережило. В противоположность тому, что Вы написали про Дюммлера: «Слово это повторялось по разным домам Петербурга в течение трех дней: ровно столько времени, сколько еще говорили в мире о Юрии Павловиче Дюммлере»[771]. Для этого не нужно непременно создать музыку, ученое открытие, книгу. Это только лучшие формы переживания себя. Если после Роговского останется дом, ему посвященный, - то это уже признак, что он жил не бесплодно; моя сестра создала в Париже русскую гимназию; пусть ее оттуда выжили, присвоили ей имя Кн. Донской[772] и работали с Жеребковым. Гимназию сочинила и создала она и т. п. И вот, строго говоря, ничего после меня не останется.

Память о выступлениях, ораторских успехах и т. п. Но ведь это не ценится. Помните Некрасовскую Княгиню:

А потом забыли. Только и осталась

Память, что с отличным вкусом одевалась...[773]

Память обо мне mutatis mutandis[774] будет такого же сорта.

Чтобы пояснить свою мысль, я укажу на те четыре дела, кот. могли бы меня пережить, если б не независимые от меня обстоятельства. Вы их не знали и на них указать не могли.

Первое - это моя студенческая работа на Виноградовском семинаре[775], на заданную им тему - «Избрание жребием в Афинском государстве»[776]

. Моя работа показалась ему настолько интересной, что по постановлению Факультета была напечатана в «Ученых Записках», кот. никто не читает. Но отдельные оттиски по его указаниям были разосланы специалистам. Но в том же году, когда эта работа была напечатана, попечитель Боголепов[777] воспротивился моему оставлению в Университете; я сдал экстерном на Юр[идический] Ф[акультет] и стал адвокатом. «Ученая» моя карьера на этом закончилась. А между тем здесь, в Париже, М.И. Ростовцев[778], узнав от меня, к своему удивлению, что я автор этой работы, кот. он читал в 2-томном труде проф. Бузескула[779], рассказал мне, что, заинтересовавшись ею по книге Бузескула, запрашивал его, кто такой Маклаков, ее автор, и тот ответил, что понятия не имеет, т. к. о работе знал только по присланному ему когда-то авторскому экземпляру. Останавливаюсь на этом, хотя многое мог бы рассказать забавного. Но вот эта работа могла бы остаться после меня, если б я продолжал заниматься историей, а не ограничился студенческим рефератом на семинаре. 2). Я был автором думского Наказа, как председатель и докладчик Наказной Комиссии, и лично мне принадлежала подробная объяснительная записка к нему, кот. печаталась вместе с ним[780]

. Этот Наказ, принятый уже в 3-й Думе, мог бы остаться навсегда нашим парламентским регламентом, а я - авторитетным его толкователем вроде французского Е. Pierre's. Но Дума погибла и мой Наказ вместе с нею. 3). Мой доклад по крестьянскому закону 5 Окт. 1906 г.; Дума приняла мой призыв в Мае 1916[781]. Крестьянская группа поднесла мне адрес, A.C. Стишинский[782] приезжал как докладчик Комитета Гос. Совета столковаться со мной о компромиссе между 2 Палатами. Но пришла Февр. Революция - и крестьянское равноправие было осуществлено в ином порядке. 4). Мой доклад о разрешении радикальном крестьянского аграрного вопроса, кот. я читал в Москве, в Юридич. Обществе, в тот вечер, когда убивали Распутина[783]; он был напечатан в «Вестнике Граж[данского] Права» в Январе 1917 г.[784] Но жизнь вопрос разрешила иначе. Вот 4 моих дела, кот. могли меня пережить и не пережили не по моей вине. Вы подходите к этому вопросу, говоря о моих «Еретических Мыслях». Мне было это очень приятно, хотя я сознаю неоконченность и легковесность этих «мыслей». Но и Вы говорите не о том, что я сделал, а о том, что б должен был сделать. Но я этого не сделал, а теперь уже не смогу. Так что и здесь - нет того, что меня переживет.

И вот я спрашиваю себя, чего же мне не хватало для того, чтоб не быть только подающим надежды, иначе «пустоцветом», кот. плодов не дает? Я не сомневаюсь в полной искренности того, что Вы обо мне написали; и объясняю это Вашей дружбой, и, м. б., потому, что это «юбилейная похвала», а не... Но тем более, если в том, что Вы обо мне говорите, есть не только дружеское преувеличение, но и доля правды, то тем более можно себя спросить: почему же я так мало создал? Или это случайность, от меня не зависевшая, как с Наказом и крестьянским вопросом? И вот я сам думаю иначе. Я всех людей делю на 2 категории -на «праведников» и на «спортсменов». Они есть во всех профессиях. И только «праведники» после себя оставляют наследство. «Спортсмены» же - пользуются успехом и вниманием, но бесплодны. А я типичный «спортсмен» во всем том, что делал.