Поскольку когда-то Вы спрашивали об отношении к нему наших, то могу сказать, что вчера было у Т.П.[1044]
[на] собрании, где он изложил свой план, и ему задавали вопросы; было человек 15. Я шел с тем, чтобы молчать; когда он меня провоцировал, спрашивая, каково мое заключение, -я уклонился, сказав, что пришел его слушать. Но потом, после речи Т.П., кот. с ним не согласился, но старался внушить мысль, что по обстановке иначе делать нельзя, я не вытерпел и обрушился уже на Т.П., говоря, что никто не заставлял Союз признавать принципиальное право на отделение, притом с обязательством меньшинству народности большинству подчиниться. Эта уступка вредная; никто искренности ее не поверит; а если эта уступка не народности, а америк. - то еще хуже. Потом говорили и другие в подобном же смысле, именно, что на нее пока никто не пойдет. Очень хорошо и ярко говорил на эту же тему Татаринов. Но дело не в этом! Как теперь из этого выйти? Мне его жалко. Думаю, что он понимает сам, что увлекся и переборщил. Мне он не возразил ни одного слова, тем более что я возражал формально не ему, а его заступнику Теру.Но агитация против него идет страшная - справа и слева. Сегодня я был на панихиде в память Столыпина (это мне, конечно, поставили в вину); там раздавали листовку за подписью «один из читателей "Рус. Мысли"». Ругали К., не лучше издателя, а заодно и «Рус. Мысль» за то, что она его воззвание напечатала, а Вел. Кн. Владимира[1045]
- нет. Как из этого выйти ему? Вот чего я не вижу. Хотелось бы, чтоб это вышло не демонстративно, не заметно, но о нем слишком нашумели, и что ни делай - все будет плохо.Во всей этой истории у меня не было никогда колебания в том, что затеяно зря; что никаких приемов борьбы со Стал[иным], кроме радио, нет, что для борьбы программной отдать Россию [слово нрзб] народностям есть предательство интересов, и что помощь Америки создаст нам некрасивое положение. Но сейчас я не вижу, какой из этого положения для Союза лучший исход, а в частности для А.Ф. Нам легко туда не идти! Но что делать тем, кто это затеял и уже нашумел? Признать свою ошибку, но как же именно можно признать, не унижая себя и не делая себя ридикюльным? Ведь они оказываются в полном недоумении, и не знаю, чем бы я мог быть полезен. Не решусь его убеждать, чтоб он вышел из Союза. Да ведь он заметной роли играть в нем больше не хочет. И, вероятно, мое нападение на его план лишит меня возможности дружески на него повлиять.
Вас. Маклаков
Автограф.
BAR. 5-7.
В.А. Маклаков - М.А. Алданову, сентября 1951 (II)
[17 сентября 1951[1046]
] (II)Дорогой Марк Александрович!
Прибавлю несколько соображений.
Я не могу переварить принципиальное право «народности» самоопределяться вплоть до отделения. Не признаю правильности раздроблять целое государство с желанием его потом соединить как федерацию. Они не скрывают от нас, что все это делается только чтобы оттолкнуть тех, кто вопреки нам признают за «народностями» это право и потому являются в сущности врагами России как таковой. И в этом мы им уступаем! Этим мы подвергаемся таким жестоким упрекам и здесь, а может быть, и [в] России, что вредно и опасно.
С другой стороны - провал нами этого плана может усилить те опасные настроения в Америке, о кот. я вчера понял со слов А.Ф.
Это тоже вредно.
Какой лучший выход? Мне кажется, что ни присоединиться нам к ним нельзя, ни проклинать их не следует. Нужно, чтобы они умерли собственной смертью, от недостатка сочувствия, кот. можно объяснить по-разному, [два слова нрзб] организованности общества, чем от неприятия их положения: когда посмотришь, что говорят и пишут их враги, то совестно очутиться вместе с ними. А главное: тот, кто этому плану помешает, должен ответить, на что же он надеется? И что надо эмиграции, особенно новой, делать. Бездействие не есть действие в иные минуты.
В. Мак.
Автограф. BAR. 5-7.
М.А. Алданов - В.А. Маклакову, 18 сентября 1951
18 сентября 1951
Дорогой Василий Алексеевич.