Правда зеркала

Я приближаюсь медленно, чтобы успеть как можно подробнее рассмотреть их. Трое мужчин, один из них под семь футов ростом, лохматый, с жесткими каштановыми волосами, и женщина плотного телосложения, не выше четырех с половиной футов, но мышцы так и бугрятся на ней. Ее черные волосы коротко подстрижены, и она выразительно двигает бровями, о чем-то разговаривая со своими людьми. Пузырь темной похоти поднимается внутри меня, лопается и стекает обратно в ту редко посещаемую часть моей души, что его и породила.

Они замечают мое приближение, замолкают и поворачиваются навстречу. Самый низкий из троих мужчин ухмыляется при виде меня, обнажив черные десны и острые мелкие зубы. Я не обращаю на него внимания.

Валяй. Смейся над толстяком. Я сожгу тебя дотла.

Я останавливаюсь перед самым высоким из мужчин – кто еще может быть командиром этого отряда? – и смотрю ему в лицо. Взгляд его карих глаз оказывается на удивление мягким.

– Меня послали встретить вас и проводить в лагерь, – говорю я.

В ответ он продолжает внимательно смотреть на меня.

Третий мужчина шипит что-то себе под нос. Поворачиваюсь к нему. Вторичные мигательные перепонки на миг прикрывают его желтые глаза с темно-фиолетовыми вертикальными прорезями вместо зрачков и снова расходятся. Ноздри раздуваются, словно он принюхивается, и он кивает на женщину. Разворачиваюсь к ней.

– Вы здесь главная? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

– Я – Асена из териантропов Теократа.

Ее глаза лишены белков; радужка холодного голубого оттенка просто темнеет по мере приближения к центру, где и переходит в черноту зрачков. Как у северного волка.

Я слышал о териантропах, воинах-зверях, меняющих облик.

– Я – Гехирн Шлехтес, – говорю я. – Хассебранд.

Как и любая собака, эти оборотни будут уважать только того, кто заставит их бояться.

Я разворачиваюсь и направляюсь обратно к лагерю. Они либо последуют за мной, либо нет. Как правило, лезть из кожи вон, чтобы произвести на психов приятное впечатление, – занятие абсолютно бесполезное.

Они последовали за мной. Асена ускоряет шаг, чтобы поравняться со мной. Ее сапоги вздымают клубы ржавой пыли, которые разлетаются прочь, как перепуганные души.

– Стены Зиннлоса все еще стоят, – отмечает очевидное она.

– Стоят, – соглашаюсь я.

Несмотря на жару, я ощущаю тепло ее тела. Не осмеливаюсь отстраниться, хотя мне очень хочется.

– Расскажи мне о своем отряде, – говорю я, чтобы отвлечься.

– Самый большой – Бэр. Зубастый, со скверным характером, – Штих. Последний – Массе.

Она смотрит на меня своими голубыми глазами, насмешливо приподняв брови.

– Штих – самый опасный, – она ухмыляется, показав крупные выраженные клыки. – Он сумасшедший.

– А хассебранды вовсе не опасны, – я хотел просто пошутить, но звучит это напряженно, словно я защищаюсь.

Асена чуть приподнимает бровь: «Неплохо».

– Императрица уже явила свою силу? – спрашивает она.

– Нет. Мы не увидим таких проявлений, пока Теократ не применит свою.

Мы оба знаем, что это значит. В этой битве сила Теократа – мы.

– Значит, уже скоро, – говорит она.

В последовавшие за этим два месяца Асена частенько составляет мне компанию. Я не могу понять, чувствует ли она некое душевное родство между нами или просто избегает своих товарищей-оборотней. Спросить мне не хватает смелости. Это не поддается никакому объяснению – чтобы эта сильная, уверенная в себе женщина могла найти во мне что-то стоящее?

Теперь я часто обедаю вместе с Асеной, а капитан ест один. Как он это воспринимает – что я покинул его, предал? Я бы подумал именно так. Я не осмелился бы предпринять ничего, что могло бы разрушить нашу хрупкую дружбу с Асеной, но не могу не заметить, что эти отношения отдаляют меня от капитана. Он ни разу не упоминает об этом и, кажется, даже не замечает, что я теперь редко бываю доступен. Пятно гнили меж тем разрастается и уже покрывает большую часть его левой руки. Теперь он носит кожаные перчатки, но иногда я чую слабый, сладкий запах разлагающегося мяса, идущий от него. Каждый вечер обещаю себе, что завтра поговорю с капитаном, но завтра становится сегодня, и трусость берет верх. Что бы я сказал ему? Чувство вины грызет потрепанные ошметки моей души.

Однажды после ужина Асена идет вместе со мной в мою палатку, и мы сидим и болтаем до самого восхода солнца. Она, кажется, ждет, что я скажу или сделаю что-нибудь, но я не могу сообразить, что именно. Вернее, могу, но не осмеливаюсь. Утром она, грустно улыбаясь, уходит, но вечером снова следует за мной. Прошлой ночью я не спал, и потому быстро проваливаюсь в сон. Проснувшись, обнаруживаю ее у себя под боком. Она свернулась калачиком и мирно спит. Впервые за много лет мне не снятся кошмары. Опасаясь, что если я случайно разбужу ее, то она уйдет, я лежу, не двигаясь, без сна до самого утра.

На следующий день териантропов и дисморфиков вызывают в штаб. Мы не можем похвастаться никакими успехами, и Теократ теряет терпение.