Правда зеркала

Асена уходит, чтобы получить приказы, а я отправляюсь на поиски капитана. Нахожу его у поилки – он поит своего коня, гладит животное обнаженной правой рукой и что-то нашептывает ему, а конь в ответ шевелит ушами. Я замечаю, что конь не сводит расширенных глаз с левой руки капитана, и надеюсь, что сам он не видит этого. Его мундир стал жестким от красной грязи, каштановые волосы отросли до самых плеч, став буйной неопрятной гривой. Столкнувшись с ним случайно в толпе, я бы не узнал в нем некогда подтянутого франта.

Я откашливаюсь. Плечи капитана напрягаются. Он перестает гладить животное и надевает на правую руку перчатку, но я успеваю заметить темные пятна на кончиках его пальцев. Как можно спросить у человека, не сошел ли он все еще с ума? Мне хочется крепко обнять его, защитить израненную душу своей жирной тушей.

– Я слышал, поступили новые приказы от Теократа, – говорю я вместо этого. Трус.

Капитан смотрит на меня своими серыми глазами – ни единого проблеска жизни или чувства не отражается в них – и ничего не говорит.

– Ты уже получил свои? – спросил я.

Семь месяцев молчания. С одной стороны, я счастлив – мне не приходилось раскачивать мой и без того хрупкий рассудок, применяя силу хассебранда. С другой, я чувствую себя нежеланным, ненужным и нелюбимым. Такова сила Теократа. Он выжимает всю твою любовь к нему, твое желание служить, и ты уже почти ненавидишь его; затем, когда он отбрасывает тебя в сторону, ты чувствуешь себя покинутым и ждешь не дождешься, чтобы снова иметь возможность служить ему. Пусть я собирался изменить ему, но все равно чувствовал себя позабытым.

– Нет, – отвечает капитан, глядя на свои руки в перчатках.

– Нам пора собирать вещи и идти домой, – шучу я.

Капитан смотрит на меня немигающим взглядом, и я чуть не пнул себя, когда до меня дошло, что я сказал. Дом. Родители капитана мертвы. У него не было дома. Я ненавижу себя за свой бездумный эгоизм.

Капитан слабо улыбается.

– Завтра в бой пойдут оборотни и дисморфики. Пойди повидайся с той женщиной. – Он с извиняющимся видом пожимает плечами. – Прости, друг мой. Ты заслуживаешь большего.

Он отворачивается, делая вид, что осматривает коня. Протягивает к нему левую руку, и животное шарахается от нее.

– Ты должен быть готов сойтись завтра с Императрицей лицом к лицу. Мы ничего о ней не знаем. Ни во что она верит, ни чего она боится.

– Я готов, – с напускной смелостью отвечаю я.

– В последнее время ты стал счастливее, – говорит капитан, снова повернувшись ко мне. – Будь осторожнее, чтобы это не стало твоей слабостью.

Что за мир я создал для себя? Уверенность, безопасность и счастье здесь являются слабостями.

– Не стоит беспокойства, – говорю я. – Если сойтись с Императрицей отправят меня, это будет означать, что дисморфики и териантропы потерпели неудачу. То есть, что Асена… – Я судорожно вздыхаю, собираясь с силами, чтобы произнести эти слова: – Уже пала.

Капитан окидывает меня кратким оценивающим взглядом.

– Больно будет потерять ее, – говорит он тихо.

– Боль сделает меня сильным, – я произношу это так, словно влюбиться стоит именно ради этого. На самом деле мне страшно даже думать о том, чтобы полюбить кого-нибудь.

За Асену я сожгу весь мир. Дотла.

– Теократ, стоит ли он того? – спрашивает капитан.

Я считаю, что нет, но отвечаю:

– Разве это важно?

– У всех нас есть выбор, – говорит капитан. – Ты мог бы забрать эту женщину отсюда. И обрести счастье – пусть недолгое.

Он заходит на опасную территорию; слишком созвучны его слова моим собственным изменническим помыслам.

– Ты можешь пойти с нами, – говорю я, с вызовом уставившись в его плоские серые глаза.

– Я останусь, – он поднимает левую руку в перчатке. – Я разлагаюсь. Смерть станет освобождением.

– Если ты останешься, то и я тоже.

Я не брошу своего друга.

В тот вечер, вернувшись в палатку, мы с Асеной не разговариваем. Она сворачивается калачиком под защитой моей туши и засыпает, а я глажу ее по волосам. Если я и плакал, никто этого не видел. Когда я просыпаюсь, Асены уже нет. И эту ночь я тоже провел спокойно, без кошмаров. На прикроватном столике лежит наспех нацарапанная записка.

«Мы двое – стая, ты и я».

Асену я обнаруживаю уже только на поле битвы, слишком далеко, чтобы я мог что-то сделать. Дисморфики, сверх меры мускулистые мужчины и женщины, вооруженные клинками, слишком тяжелыми для нормального человека, и луками, слишком толстыми, чтобы обычный человек мог их натянуть, построились и стоят лицом к стене Зиннлоса. Тяжелые железные щиты висят на их широких спинах. Они двигаются вперед, Асена и ее тиргайсты – за ними. Останавливаются там, где лучники Зиннлоса еще не могут их достать.

Словно в предвкушении предстоящей битвы, ветер стихает. Духота висит в неподвижном воздухе. Поле битвы усеивают трупы павших, больше всего их у подножия огромных крепостных ворот из железа и камня. Ворота были слишком велики, чтобы являться делом рук человеческих. Они могли быть только результатом целенаправленного безумия. Императрица сформировала саму ткань реальности своими заблуждениями.