Правдивые истории еврейского местечка Черняхов

Моя дорогая, старенькая мама! Она всегда ждёт. Всю жизнь, сколько я её помню, она ждёт: сначала ждала отца с войны, потом ждала, что я наконец вырасту, женюсь, ждала внуков, правнуков… Но мне всегда казалось, что за всеми этими ожиданиями скрывалось одно огромное ожидание, которое вызывало у неё почему-то чувство страха. Может быть, потому что она пережила войну, была в оккупации, потеряла всех своих близких и ужасно боялась, что придёт кто-то очень злой и заберёт меня, её кровиночку, как когда-то забрал моего отца.

Мама всегда плачет, когда я приезжаю. И когда уезжаю, она тоже плачет. И прощается со мной, как в последний раз, что и понятно, ведь ей уже за восемьдесят.

Она всегда казалась мне старой. Маленькая, седовласая, с бездонными голубыми глазами, которые с возрастом не потеряли этой чудной голубизны и не стали водянистыми и бесцветными от постоянно текущих слёз, жертвенная и любящая – она олицетворяет собой всех женщин Земли нашей. Я совершенно не похож на свою маму.

«Вылитый отец!» – говорила она мне, когда я спрашивал, почему я – высокий, чёрный и кудрявый, а она белая, маленькая и голубоглазая. И тогда мама показывала мне фотокарточку отца. Каждый раз, когда я спрашивал об отце, она шла к старенькой секции, и, доставая шкатулку, бережно вынимала из неё фотографию.

Я действительно похож на отца, которого никогда не видел. У мамы одна фотография отца, и она бережёт эту старенькую маленькую фотокарточку как зеницу ока. Когда я хотел её увеличить и обновить, благо, сейчас это возможно, мама не позволила мне: боялась, что её испортят, зальют реактивами и что мне нечего будет показывать своим внукам и правнукам.

«Этому засранцу фотку отца не доверяй, Игорёша! – говорила она мне про моего сына и своего внука. – Сказал, что засунет в какой-то сканер! Знаю я эти сканеры! Вона, соседка, тётя Паша, отнесла деньги одному предпринимателю, чтоб ему пусто было, ну, чтобы размножить деньги какими-то процентами, их там засканировали, и всё! Нету денежек!»

Мне тогда показалось странным, что фотография отца одна единственная: ни свадебных, ни портретов, как будто и не жил человек. Родни тоже никакой не осталось: всех поубивали «енти гады»… Мама рассказывала, что в конце войны дом горел, и весь семейный архив сгорел вместе с домом. Не сгорела только старая липа во дворе – любимое место моей мамы.

«Я пишу тебе это письмо, хотя знаю, что оно никогда не будет прочитано тобой. И всё-таки я не теряю надежду. Ты ещё такой маленький, Изенька, солнышко моё ненаглядное, – тебе сегодня исполнилось ровно семь лет. Сейчас ночь, и ты спишь в своей кроватке, мирно посапывая и, наверное, сосёшь палец, как это делал твой отец, когда спал. Эта привычка была у него от рождения. Когда я родила тебя в том сарайчике, куда сквозь старую дранку проникали лучи солнца, я очень боялась, чтобы ты не заплакал… Я и сама не кричала, хотя было больно – ты ведь был моим первенцем, а мне было всего семнадцать лет. Я молилась Всевышнему, чтобы твой плач не услышали немцы, и ты, засунув в ротик пальчик своей правой ручки, мирно заснул на моих руках…»

Странно… Эта привычка сосать палец была у меня с самого детства. Сколько мама ни била меня, уже взрослого пацана, по рукам, сколько ни упрашивала, говоря, что я никогда не женюсь, потому, что «деуки не любять, когда мужики держуть руки у штанах или во рте», в те моменты моей жизни, когда мне было особенно страшно, рука непроизвольно тянулась к губам. Уже с возрастом я научился контролировать свои эмоции и перестал делать это постыдное, с точки зрения моей матери, действо.

Письмо было написано в 1949 году, а именно 28 июля 1949 года. Мне стало не по себе, потому что 28 июля – день моего рождения. И в 1949 году мне было как раз семь лет… Что это? Совпадение? Не верю я в такого рода совпадения! В мире вообще нет ничего случайного: всё закономерно и целенаправленно. То, что этому Изеньке было семь лет именно тогда, когда и мне, то, что моя мама принесла мне эту тетрадь в день моего рождения, именно 28 июля, когда мне исполнилось шестьдесят, и то, что мама рожала меня в старой сараюшке с дранкой, сквозь которую пробивались лучи солнца, заставили меня задуматься…

Я захлопнул тетрадь. Не хочу! Не буду я её читать. Не нужны мне откровения какой-то неизвестной женщины… Кстати, как её зовут? Я открыл тетрадь, листая пожелтевшие от времени страницы, и наткнулся на имя «Мирка». Где-то я слышал это имя… Очень давно… Так давно, что уже и не помню когда… Мама говорила, что когда-то в молодости у неё была подруга Мирка… Может быть это она?

Я стал считать письма в тетради – их оказалось пятьдесят два. Последнее датировалось моим прошлым днём рождения: 28 июля 2001 года. Почему я сказал «моим»? Почему я сказал это? Я не буду читать послание неизвестному мне мальчику со странным именем Изенька. Сейчас отдам тетрадь маме и скажу ей, что меня не интересуют скелеты в чужом семейном шкафу. Я уже иду отдавать ей тетрадь. Сейчас отдам…