Правдивые истории еврейского местечка Черняхов

Я очень хорошо помню тот день, когда в дверь нашего дома постучали, и вошли Арон и его мама, Ривка. Мне только исполнилось шестнадцать лет, и он пришёл просить моей руки. Арончик принёс в подарок туфли. Что это были за туфли, сынок! Царицы, наверное, ходили в таких туфлях по своим дворцовым залам. Белые атласные туфли, украшенные бисером и жемчужинками, стояли в коробке на столе, и все женщины, собравшиеся в доме, не могли отвести от них глаз. Папа позвал меня и спросил: “Ну что, Мирка, пойдёшь за него?” Я почему-то заплакала, а вслед за мной заголосила мама, бабушка, мама Арончика и моя младшая сестра Этя.

“Цыц, бабы! – грозно сказал отец и все тут же замолчали. – Мирка, что-либо одно из двух: или ты воешь, или ты выходишь замуж! Ну?”

Так состоялась наша помолвка. Свадьба была назначена на конец октября.

“Урожай собран, приходит время праздников и свадеб. Осень – очень хорошее время для свадеб!”, – сказал нам раввин, который должен был делать Хупу.

Нужно сказать, что все свадьбы были целым событием в жизни нашего местечка. И совершенно неважно, где проходила свадьба: в синагоге или в церкви, её отмечали все жители нашего местечка. Вместе готовили столы, вместе пили, вместе веселились… Вместе плакали…

Почему плакали, если свадьба, ты меня спросишь? Потому, что началась война! Я не буду описывать тот ужас, который охватил всех жителей нашего местечка. Война – это всегда страшно, мой мальчик! Страшное слово, страшные события, страшные последствия. Горечь и жестокость, кровь и ненависть, искалеченные судьбы, убийство невинных, горе матерей приносят на Землю войны. Реальность же была настолько ужасна, что никакие слова не могут передать то, что чувствовали люди, шедшие в газовые камеры, бросавшиеся под танк с гранатами, закрывающие своими телами дзоты…

Для евреев самым страшным новым словом военного времени было «гетто». Какое-то время мы жили в гетто, потом нам сказали взять всё самое необходимое и ценное и прибыть на вокзал. К этому времени не было уже моего отца Ицхака – он был убит на фронте практически в первые дни войны, об этом я узнала гораздо позже, через много-много лет, в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда посетила родные места.

Не было моих старших братьев: они не успели уйти на фронт, и фашисты расстреляли их прямо на нашей улице, перед окнами нашего дома.

Не было и моей доброй, милой бабушки, сердце которой не выдержало такого горя.

Не было моей обезумевшей от горя мамы, которая повесилась на дверной ручке нашего дома, когда фашисты подкинули и поймали вилами мою сестру Этель, которой не было ещё и двух лет…

Никого, кроме Арона, у меня не было – он тоже не успел уйти на фронт. Мы так и не стали мужем и женой. Не успели… Ничего не успели…

Мы шли по центральной улице нашего городка, прошли мимо синагоги и мимо церкви… Наши соседи провожали нас со слезами на глазах, боясь как-либо выказать нам, шедшим с жёлтыми звёздами на одеждах, свою поддержку. Священник вышел из церкви и зачем-то нас перекрестил. Уже потом, много лет спустя я узнала, что именно он, местный священник, всю войну хранил у себя дома свиток Торы из нашей синагоги…

Вокзальная площадь, битком набитые вагоны, дорога длиною в жизнь… Я оглянулась, чтобы запомнить всё это: моё местечко, где я родилась, жила и где встретила свою первую и единственную любовь.

Этого местечка не было ни на одной карте Мира и всё же оно было. Оно и сейчас существует, мой мальчик. В моей памяти…»

Глава третья

Дорога, длиною в жизнь

Я всё понимаю: война, горе еврейской девочки, потерявшей всю свою семью, её несбывшиеся мечты… Какое это отношение имеет к моей семье – пока не ясно. Но имеет – это точно. Я испытал огромное искушение заглянуть на последнюю страницу тетради, где наверняка есть ответы на все мои вопросы. Я иногда так читаю книги – с конца. Зачем сидеть, переживать за несуществующих героев, когда можно, прочитав благополучный или не очень конец, спокойно узнать историю и судьбы персонажей, которые её творят. Но в данном случае мне почему-то не хотелось этого делать, хотя вопросы, копившиеся в голове, не давали мне покоя.

«А! Я боюсь пропустить что-то очень важное», – наконец сформулировал я своё отношение к прочтению тетради, чётко осознавая, что всё, что здесь написано, – не очередной вымысел какого-то писателя, а чистая правда. Страшная правда, которую мне и предстоит узнать.

«Здравствуй, дорогой Изенька, любимый мой мальчик!»

Может быть, Изенька – вымышленный персонаж? Гораздо проще рассказывать свою историю незнакомому человеку, можно ребёнку, а ещё лучше выдуманному: не предаст и не осудит. Видимо, таким человеком и был для этой женщины её Изенька.

«Имя какое-то странное, не находишь?», – спрашиваю себя и прислушиваюсь к себе же. Нет, не странное… Оно мне почему-то показалось очень близким и родным, как будто я слышал его в детстве. Только где и когда? Не помню…