Правила Мерджа

– Понимаешь, это трудно объяснить: какая-то недосказанность, непрожитость, если так можно выразиться, ощущений, которые мне нужны, чтобы оставаться тем, кто я есть. Непонятно, какие острова и моря так ему докучали, что он их так невзлюбил. В самом фильме нет ни того ни другого, только таксопарк и рыбалка на речке-переплюйке; снег кругом, и госбезопасность всех ловит… – старательно подбирая слова, сказал он.

– Мы можем завтра поехать в путешествие! Перу, Сальвадор, будет море впечатлений, – с надеждой переубедить его воскликнула она.

– Как ты думаешь, есть разница между игрой в пейнтбол и настоящей войной? – сказал он.

Кольцова поняла, что вопрос был им уже обдуман и решен, и что бы они ни говорили дальше, это ничего не могло изменить. Ей оставалось только ждать и молиться, чтобы в этот раз разлука не была столь долгой. Они снова пошли вниз по Елисейским Полям, и это была та самая прогулка, о которой Кольцова мечтала столько раз, засыпая одна и стараясь не заплакать от сосущего сердце одиночества.

– Уйдет не менее трех месяцев, чтобы все утрясти. Мы будем вместе все это время. Je t’aime, mon amour[89], – сказал он ей, и в первый раз за этот вечер она наконец улыбнулась ему.

* * *

Анатолий Борисович Додолев, наверное, первый раз в жизни не знал, что ему делать дальше. «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир» – эту фразу, приписываемую Архимеду, он любил повторять так часто, что в кругах, приближенных к высшим слоям общества, обладавших реальной властью, он получил прозвище Грек. С первых дней своей сознательной жизни он умел находить эту пресловутую точку опоры. И вот сегодня ему впервые показалось, что он ее теряет. По старой привычке задерживаться на работе допоздна он сидел в своем кабинете и снова и снова вносил мелкие поправки в текст аналитической записки по довольно щепетильному вопросу, могущему оказать влияние на судьбы многих людей, так или иначе имевших отношение к бюджетному финансированию. От незаметных нюансов в его словах зависело, нахмурятся чьи-то брови в гримасе неудовольствия или подаваемый им материал будет встречен благосклонно. Всю эту работу он делал почти на автомате, на самом деле его мысли были очень далеко; наверное, поэтому Анатолий Борисович никак не мог сформулировать фразу в последнем абзаце. Решив, что на сегодня хватит, он надел на ручку золотой колпачок и, отложив ее в сторону, потянулся руками вверх, стараясь хоть как-то ослабить напряжение между лопаток и в области поясницы. Встав, он прошелся по кабинету и, отодвинув занавеску, посмотрел в окно: серебристые елки и кремлевские звезды оставались на своих местах. Прикасаясь к вечности, Додолев физически ощущал, как становится ее частью. Это успокаивало и мотивировало. Дверь в кабинет бесшумно приоткрылась, и на пороге показался его помощник. Это был молодой мужчина не старше тридцати лет. Анатолий Борисович посмотрел на него вопросительным взглядом: вот так без вызова врываться в кабинет было не принято.

– Андрюша, что ты замер, как истукан? – сказал Додолев.

– Анатолий Борисович, я прошу прощения, но там Жомов в приемной, я не знаю, как его сюда пропустили. Он очень странно себя ведет и настаивает на немедленной встрече с вами, – скороговоркой выпалил мужчина по имени Андрюша.

– Жомов? – в голосе Додолева звучало неподдельное удивление.

– Вызвать охрану? – спросил заискивающим голосом Андрюша. Он уже винил себя за то, что не сделал этого раньше.

– Нет, пусть войдет, только отбери у него телефон и проверь на микрофоны.

Протиснувшийся через несколько минут в кабинет Додолева Жомов застал того сидящим за столом, энергичными движениями руки вычеркивающим лишние строки из какого-то текста. Так продолжалось несколько минут.

– Садитесь, – сказал наконец хозяин кабинета, оторвавшись от работы.

– Анатолий Борисович… – сказал Жомов и осекся, видя, что тот продолжает делать правки в документе, игнорируя его присутствие. В кабинете повисла какая-то недобрая тишина, время от времени прерываемая вибрацией одного из нескольких мобильников, аккуратно разложенных в определенном порядке на консоли слева от письменного стола небожителя. Возможно, порядок определялся важностью обсуждаемых по каждому из них вопросов.

– Вы пришли сюда отнимать у меня время? Говорите, я слушаю вас, – наконец произнес Додолев заученно усталым голосом человека, знающего цену каждой секунде.

То, что он услышал, заставило его забыть о всех его бюрократических уловках, и, словно подброшенный неведомыми пружинами, кем-то предусмотрительно вмонтированными в его кресло, он в мгновение ока оказался возле обхватившего обеими руками голову старого замполита и зажал его рот ладонью. Кое-как попытавшись обратить все сказанное в шутку, Додолев, стоя рядом с еще более потерянным Жомовым, начал говорить ему, что сценарий предлагаемого им «кино» никуда не годится и он не собирается лоббировать выделение средств на такую чернуху в Министерстве культуры.