Правила Мерджа

– By the way, I was asked to tell you that we are annoyed by the new policy of promoting the products of your Russian enterprises. How do you call it? Import – substitution? A-haha[105], – она рассмеялась каким-то неестественным смехом.

– Give me some space! If I lose the trend, I won’t be of any interest to you[106].

– I would recommend you to stay interesting as long as you can[107]

, – сказала она, кивком головы показав, что беседа окончена.

Спустившись по лестнице на два этажа вниз, Анатолий Борисович посмотрел на часы. Все это заняло почти столько времени, сколько заняло бы простое ожидание лифта, выйди он по ошибке не на своем этаже. Молодое дарование встретило его дежурными приветствиями и с нескрываемой скукой. Подруги из ее тусовки сейчас мотались по клубам, и она надеялась, что после быстрого секса он или заснет, или уедет к своей жене, оставив в ее распоряжении остаток ночи. Первым побуждением Анатолия Борисовича, просчитавшего диспозицию с первого взгляда, было влепить ей смачного пендаля, когда она, повернувшись к нему спиной, направилась в сторону гостиной, по привычке вихляя бедрами. На ней были телесного цвета стринги, какая-то короткая маечка и тапки, в которых ее ноги смотрелись на удивление короткими. Эти ноги сейчас показались ему вызывающе оскорбительными. Если бы не все вышеперечисленные события сегодняшнего вечера, диктовавшие ему осторожность в поведении, синяк на пятой точке был бы ей обеспечен.

– Малыш, налей папе чего-нибудь выпить, – сказал он, смиряясь с очевидностью отсутствия влечения к нему как к самцу со стороны особи, годящейся ему во внучки.

– Виски или коньяк? – спросила она, поворачиваясь к нему.

Он прикрыл глаза и подумал, что голос у нее все-таки от Бога, и если не брать в расчет, что она коротконогая конформистка, спящая с ним только в надежде обойти конкуренток, то свои призы она получила вполне заслуженно. Додолев выпил коньяк и, изобразив сожаление, что сегодня никак не сможет остаться, начал откланиваться. Молодое дарование, не зная, как скрыть свою радость, провожало его со слезами на глазах, умоляя провести с ней новогоднюю ночь. «Только этого мне не хватало», – сказал он сам себе, чувствуя нечеловеческую усталость, как будто черным саваном обволакивающую его с головы до ног. Как ни странно, но ему стало легче после выпитого алкоголя. Впереди была тяжелая, наверное, почти бессонная ночь, и допинг был необходим.

Приехав в особняк, построенный на гектаре самой дорогой в России земли, выделенной Совнаркомом за неоценимые заслуги его деду в самом начале сороковых, он, переодевшись и захватив себе бутылку коньяка, отправился в старый деревянный дом, который они с женой никак не решались снести. В нем, казалось, было холоднее, чем на улице. Дорожку почему-то забыли очистить от снега, и Анатолий Борисович похвалил себя за предусмотрительность. Переодеваясь, он сменил не только верхнюю одежду, но и обувь. К вечеру нападало еще больше снега, и валенки были покрыты им намного выше щиколоток. Он стряхнул его веником, стоявшим в прихожей, и пошел к потайной двери, ведущей в подвал, напоминавший бомбоубежище. Дед, в силу своей профессии склонный к тайнам и загадкам, выстроил на поверхности милый дачный домик, погрузив под землю тонны железобетона, о которых не могла догадаться ни одна живая душа. С первого взгляда было видно, что часть полотен исчезла. Он откровенно пожалел, что не облил их керосином и не сжег тогда, много лет назад, когда его отец перед смертью рассказал ему об их существовании. Сейчас, когда его будущее было так туманно и казалось, что любое событие могло повлиять на его дальнейшую судьбу, эти тени из прошлого появились для него так некстати. Он вышел на морозный воздух. Ночное небо, как часто случается после обильного дневного снегопада, было кристально чистым и от края до края усыпано звездами. Их бесчисленное множество притягивало взгляд, и он подумал, что, может быть, звезды с выпитых им бутылок коньяка отправляются прямиком туда, создавая новые и новые галактики. «Надо было научиться пользоваться секстантом, теперь было бы чем заняться», – размышлял Додолев, глядя на вековые сосны в белых пушистых шапках свежего снега. В эту ночь его волновали только два вопроса: догадается ли его сын-шалун приехать к нему немедленно, никуда не заезжая, прямо с аэродрома, и какой смертью умрет этой ночью Вадим Вениаминович Жомов. Ему никогда не нравились его подхалимские манеры, эта привычка держать пухлые ладошки на уровне груди, словно политрук показывал фигурку зайки, сидящего на пеньке.