Бизнесу перемены даются не менее тяжко, хотя получить реальные цифры оценки бывает непросто. По некоторым данным, 70 % всех инициатив по внедрению изменений с треском проваливаются, и эта цифра остается стабильной десятилетиями. Другие исследования утверждают, что подобная статистика – не более чем сотрясание воздуха и что реальная цифра составляет 10 %, а остальные 60 % – это переменный успех. Почему такая разница в показаниях? Отчасти потому, что нужно суметь точно определить, что именно вы понимаете под изменениями и что – под сопротивлением, а затем заставить всех согласиться с тем, что ваши определения верны. Удачи вам.
Вообще говоря, лучшие определения изменений должны отражать непрерывный и постоянно меняющийся живой опыт. Но как минимум изменения можно определить как нарушение или даже разрушение. С одной стороны, это могут быть маленькие шаги эволюционной адаптации к чему-либо, раздражающие подобно будоражащим уколам, но по сути не меняющие ничего. С другой стороны, иной раз происходят революционные изменения, подобные сердечным приступам, которые буквально разрушают привычный порядок вещей.
Вопрос определения сопротивления не менее важен. Здесь можно сказать, что сопротивление – это все то, что противостоит изменению структуры статуса-кво. Сопротивление тоже бывает разным. Некоторые его виды масштабны и носят откровенно бунтарский характер. Они приводят к судебным искам, разрывам отношений, а в случае с геополитикой – к вооруженным конфликтам. Другие также проявляются в активной форме, однако выступают как не столь крупные и почти не ведут к переменам. Возможны и пассивные формы сопротивления, которые, по сути, представляют собой социальную инерцию, подкрепленную силой оружия. Всех их тем не менее объединяет то, что перемены даются с трудом, независимо от того, как вы их определяете и что о них думаете.
Что бы вы об этом ни думали, но перемены и связанные с ними нарушения привычного порядка вещей ненавидят все, кому больше, ну, скажем так, трех дней от роду. И нам, кажется, понятно, почему это так.
Оказывается, что люди просто помешаны на контроле, что вполне вписывается в нашу концепцию стресса. Вы помните, что сам стресс беспокоит нас не столь сильно, как неспособность его контролировать.
Когда люди думают о будущем, они могут испытывать особую тревогу, вызванную тем, что называется ментальным временны́м сдвигом – функцией, которая развилась в нашем мозге много лет назад. Ментальный временной сдвиг (МВС)[27]
– это способность мозга предвидеть последствия будущих решений, основываясь на текущих действиях. Она является постоянным членом поведенческого клуба, о котором мы говорили ранее и который называется исполнительной функцией.Но какое отношение МВС имеет к сопротивлению переменам? Дело в том, что, изменяясь, люди рискуют потерять контроль над своим будущим, над его предсказуемостью. Они, конечно, могут попытаться представить себе жизнь после перемен и попробовать спрогнозировать плюсы и минусы нового положения, как бы возвращая себе контроль над ситуацией. Но подобные действия вызывают дискомфорт, ведь пробовать новое рискованно. Изменения могут причинить боль, ухудшить текущее положение вещей. И поскольку «новое» равно «боль», «новое» равно «плохо». Никто из тех, кого я знаю, не любит болезненных разрушений.
Но МВС – не единственный фактор, имеющий отношение к нашей реакции на перемены. Когда мы думаем о новом, то постоянно сравниваем его с настоящим, где контроль не является большой проблемой. По сравнению с неопределенным будущим, здесь все знакомо, понятно и комфортно. Мы думаем, что если отсутствие изменений означает меньше боли, то оно автоматически означает больше блага. Подобная асимметрия – предсказуемое настоящее против неопределенного будущего – это основа сопротивления изменениям в человеческом мозге.
Если вы зарабатываете на жизнь наукой, то вы привыкаете к постоянным изменениям. Однако мое личное путешествие в страну Перемению началось задолго до того, как я надел лабораторный халат. Мне достаточно лет, чтобы я мог вспомнить, как писал школьные сочинения при помощи бумаги и чернил, подобно монахам XV века. Я прекрасно помню тот день, когда в наш город прибыл могучий текстовый процессор и грозно постучал в двери моего средневекового статуса-кво, крича, что пришло время выйти из тени веков. Когда я учился в колледже, ранняя версия Microsoft Word ошеломила меня, подобно иностранному государству, вторгнувшемуся в мои владения.
И я сопротивлялся, причем с огромной яростью. Господи, я ведь даже печатать не умел. Все было незнакомым и доставляло дискомфорт. Белая бумага превратилась в темно-синий экран, буквы на «листе» стали состоять из каких-то белых точек, а печать текста теперь напоминала пулеметную очередь.