Нельзя ли разграничить эти способы по их воздействию на выживаемость человеческих организмов? Тогда здоровье можно признать таким состоянием организма, при котором шансы выжить максимальны, а болезнью оказалось бы все, что уменьшает эти шансы. Безусловно, общим следствием болезни является ослабление организма. Но не только болезнь вызывает этот результат. У ряда низших видов репродуктивные функции неизбежно влекут за собой смерть – и даже у высших видов они чреваты риском. Между тем они нормальны. Старость и младенчество равно подвержены тому же правилу, ибо старики и младенцы наиболее уязвимы перед разрушительными факторами. Но разве они явно больны, разве нужно признавать здоровье только за человеком зрелого возраста? Было бы нелепо сводить здоровье исключительно к физиологии! Вдобавок если старость сама по себе болезнь, то как отличить здорового старика от хворого? С такой точки зрения нужно и менструацию относить к числу болезненных явлений: вызывая известные расстройства, она увеличивает восприимчивость женщины к заболеваниям. Но допустимо ли называть болезненным такое состояние, отсутствие или преждевременное исчезновение которого бесспорно составляет патологическое явление? Мы рассуждаем так, будто в здоровом организме всякая мелочь, так сказать, должна играть полезную роль, будто всякое внутреннее состояние точно отвечает какому-то внешнему условию и вследствие этого способствует поддержанию витального равновесия и уменьшению вероятности смерти. Наоборот, есть все основание предполагать, что некоторые анатомические или функциональные элементы не служат прямо никакой цели, существуют просто потому, что они не могут не существовать ввиду общих условий жизни. При этом их нельзя назвать болезненными, так как болезнь есть прежде всего нечто избегаемое, нечто внешнее для нормальной конституции живого существа. Пожалуй, можно даже заметить, что вместо укрепления организма эти элементы могут порой уменьшать силу его сопротивления и потому увеличивать риск смерти.
С другой стороны, совершенно не обязательно болезнь всегда приносит результат, посредством которого ее пытаются определять. Разве не существует множества заболеваний, слишком легких для того, чтобы приписывать им сколько-нибудь ощутимое влияние на жизненные функции организма? Даже среди наиболее серьезных пороков некоторые не имеют никаких вредных последствий, если мы умеем бороться с ними тем оружием, которым располагаем. Человек, страдающий гастритом, может, соблюдая известную гигиену, прожить столько же, сколько здоровый. Конечно, он вынужден заботиться о себе, но ведь нам всем приходиться соблюдать некие меры предосторожности, иначе невозможно поддерживать жизнь. У каждого из нас своя гигиена, причем гигиена больного отличается от гигиены современного ему типичного человека той же среды. Но это, не исключено, единственная разница между ними. Болезнь далеко не всегда оставляет нас в растерянности, далеко не всегда лишает цели в жизни и ввергает в состояние неисправимой дезадаптации; она лишь принуждает приспосабливаться иначе, нежели поступают большинство окружающих. Кто сказал, что существуют болезни, которые в конечном счете оказываются даже полезными? Оспа, прививкой от которой мы себя спасаем, есть настоящая болезнь. Мы вызываем ее у себя добровольно, и она (через прививку) повышает наши шансы на выживание. Наверняка найдется немало других случаев, в которых расстройство, причиненное болезнью, незначительно по сравнению с порождаемым ею иммунитетом.