Правила социологического метода

Наконец, и это самое важное, данный критерий чаще всего оказывается неприменимым. В крайнем случае можно установить, что самая низкая смертность, какая только возможна, встречается среди конкретной группы индивидуумов, но нельзя доказать, что не может быть уровня смертности еще ниже этого. Кто сказал нам, что не может быть иных условий, уменьшающих далее порог смертности? Следовательно, фактический минимум не является ни доказательством полной адаптации, ни надежным признаком здоровья, если иметь в виду предыдущее определение. Кроме того, группу с подобными характеристиками очень трудно собрать и изолировать от всех других групп. Возможно, потребуется наблюдать за телесным строением членов этой группы, усматривая в нем предполагаемую причину их превосходства. Напротив, для болезни, исход которой обыкновенно смертелен, вполне очевидно, что шансы на выживание тут куда меньше, но доказательство отыскать особенно затруднительно, когда недомогание не влечет прямо скорую смерть. На деле имеется всего один объективный способ доказать, что существа, поставленные в определенные условия, наделены меньшими шансами к выживанию в сравнении с другими; этот способ призван показать, что большинство других живут менее долго. Но если в случаях сугубо индивидуальных болезней это доказательство зачастую возможно, то для социологии оно категорически не годится, поскольку у этой науки нет точки опоры, сходной с биологической, а именно цифры средней смертности. Мы не можем даже понять, как с приблизительной точностью определять момент рождения и момент смерти общества. Все эти проблемы, которые даже в биологии до сих пор не разрешены, для социолога окутаны тайной. Более того, события, происходящие в процессе общественной жизни и повторяющиеся почти тождественно во всех обществах того же типа, слишком разнообразны для того, чтобы устанавливать, в какой степени какое-то из них могло способствовать ускорению окончательной развязки. Когда дело касается индивидуумов, ввиду многочисленности последних можно проводить сравнение, чтобы обнаружить одну и ту же аномалию. Тогда указанный фактор изолируется от всех сопровождающих явлений, и потому становится возможным изучать его влияние на организм. Если, например, у тысячи взятых наугад ревматиков смертность значительно выше средней, у нас есть веские основания приписать этот результат ревматоидному расстройству. Но поскольку в социологии каждый социальный вид содержит лишь небольшое число представителей, поле сравнения чересчур мало для придания доказательной силы таким способам группировки.

За отсутствием фактического доказательства нет альтернативы дедуктивным рассуждениям, выводы которых не имеют ценности вне субъективных предположений. Так доказывается не то, что какое-то событие действительно ослабляет социальный организм, а то, что оно должно

его ослаблять. Для этого обычно указывают, что оно непременно влечет за собой некое якобы вредное для общества последствие; на данном основании явление объявляется патологическим. Но если предположить, что оно и вправду приводит к такому последствию, может случиться, что отрицательные стороны этого последствия будут компенсироваться, даже с избытком, преимуществами, которых не замечают. Кроме того, имеется всего одна причина считать явление социально опасным: оно должно мешать нормальному отправлению социальных функций. Но такое доказательство предполагает, что задача уже решена. Доказательство возможно лишь при условии, что заранее определена природа нормального состояния и, следовательно, известны признаки нормальности. Но возможно ли заранее сконструировать состояние нормальности? Излишне говорить, чего может стоить подобная конструкция. Вот почему в социологии, как и в истории, одни и те же события объявляются то благотворными, то катастрофическими в зависимости от личных пристрастий ученого. Так, неверующий теоретик нередко усматривает патологию в остатках веры, что сохраняются среди общего упадка религиозных воззрений, тогда как для верующего само неверие выступает великой социальной болезнью нашего времени. Точно так же для социалиста нынешняя экономическая организация есть факт социальной аномалии, а для ортодоксального экономиста патологическими по преимуществу будут социалистические устремления. В подкрепление своих взглядов каждый находит силлогизмы, которые считает хорошо обоснованными.

Общий недостаток перечисленных определений состоит в преждевременном желании постичь сущность явлений. Они предполагают доказанными такие положения, которые – оставляя в стороне их истинность или ложность – возможно доказать, лишь когда наука достаточно продвинется в своем развитии. Впрочем, здесь мы должны следовать установленному выше правилу. Вместо того чтобы стремиться сразу определить отношения нормального и противоположного ему состояний с жизненными силами, поищем вначале какой-либо внешний, непосредственно воспринимаемый, но объективный признак, который позволит нам отличать друг от друга эти два разряда фактов.