– Но хочу, чтобы вы знали, – продолжил Аш после того, как крепко затянул завязки обережи и бросил на тетю неласковый взгляд исподлобья, – вы разобьете Лантее сердце этим письмом. И она никогда не сможет вас простить. А я в итоге стану посланником с дурными вестями, натянутым луком в ваших руках, который и пошлет смертоносную стрелу в беззащитную грудь девушки. Меня она тоже не простит за это.
Чият опустила глаза к полу, а по ее белесым ресницам скользнуло несколько прозрачных слезинок, мгновенно стекших по щеке вниз. Она поспешно стерла пальцами мокрые дорожки с лица, но печаль уже невесомым призраком поселилась в облике тетушки, в каждой черте. Смерть совсем близко подобралась к немолодой хетай-ра, и как бы тщательно она ни скрывала свою болезнь, прячась под маской манерности, холод близившейся кончины окутал Чият как саван.
Ужин был окончательно испорчен, да и есть особенно никому из домочадцев уже не хотелось после нелегких разговоров. Сидеть в четырех стенах, будто сжимавшихся от напряженного молчания, тоже не казалось хорошей идеей, поэтому мысль с купанием определенно была наилучшим выходом. Лантея вскоре вернулась обратно в избу, с подозрением посматривая на свою тетушку, но та вновь приняла нарочито холодный вид, словно и не было никакого приступа.
Маленькая почерневшая от времени банька, стоявшая на самом краю двора, протопилась достаточно быстро, и Чият первой отправила туда профессора, молча сунув ему в руки большой кусок ароматного мыла и чистую простыню. Безразлично пожав плечами, Аш послушно отправился купаться.
Как оказалось, в небольшой парильне едва хватало места для одного человека: низкие потолки не позволяли мужчине даже выпрямиться в полный рост, а низкая обмазанная глиной печка настолько раскалилась, что к ней опасно было подходить ближе чем на полметра. Поверх были навалены крупные нагревшиеся булыжники, на которых кипятился казан с горячей водой. По стенам висели можжевеловые, березовые и дубовые веники, наполнявшие помещение мягким травянистым запахом.
Давно не мывшийся в простой деревенской бане профессор, избалованный городскими общественными парильнями, где было просторно и опрятно, неловко прилег на короткую лавку почти под самым потолком. Голова Ашарха гудела от тяжелых мыслей. Информация из дневника, которую он узнал, говорила о Лантее и ее целях куда больше, чем все беседы, случившиеся за несколько дней их общего путешествия. Теперь преподаватель невольно стал опасаться того, что по прибытии в пустыни он окажется заложником хетай-ра и марионеткой в ее откровенно рискованных политических играх. Такие дела часто несли за собой угрозу внезапной смерти от яда или ножа под ребро. Правителям обычно не нравилось, когда их сила не воспринималась всерьез подданными.
Еще и тетя Лантеи со своим прощальным посланием окончательно выбила профессора из колеи.
Тепло медленно и плавно проникало сквозь кожу, заполняя собой кости и мышцы, вливаясь в кровь и стремительным потоком разносясь по всему телу. Понемногу Ашарх расслабился, а когда на полке уже стало нечем дышать из-за жара, приступил непосредственно к омовению. Начерпав в широкую стоявшую на полу бадью кипятка и разбавив его прохладной колодезной водой, профессор с наслаждением залез в ванну, хотя места ему там едва хватало, чтобы присесть. И все же даже в подобной тесноте Аш с удовольствием отдыхал, с каждой минутой все больше размягчаясь и тая, подобно куску масла, брошенному в миску с густой горячей кашей.
Определенно, это было именно то, чего ему не хватало все время, проведенное в дороге, – немного привычного комфорта и благ цивилизации. Голова сразу же стала легкой и чистой от дурных мыслей, словно ее помыли с мылом изнутри, а все тревоги исчезли без следа, оставляя лишь приятную слабость во всем теле. Ашарх долго отмокал в бадье, позабыв обо всем на свете и наслаждаясь покоем.
После своего длительного купания профессор, обернувшись в чистую простыню, дошел до избы и сел прямо на ступени крыльца, подставив распаренное лицо легкому свежему ветру. Ему не хотелось возвращаться в маленькую тесную комнату, где высокомерная тетушка Лантеи непременно завязала бы с ним очередную натянутую, как тетива лука, и совершенно пустую беседу. А на улице стоял приятный вечер, наполненный запахами уходившего лета – горечью луговых трав и терпким ароматом дикой яблони, росшей где-то неподалеку. Чистое распаренное тело медленно остывало, от красноватой кожи поднимался едва видимый глазу пар.
И в эту минуту Аш поймал себя на дерзкой мысли, что он рад, как все сложилось. Еще никогда жизнь не казалась ему такой насыщенной и опьяняюще яркой. Каждый день приносил с собой столько ошеломляющих впечатлений, нового опыта и знаний, сколько профессор никогда не сумел бы получить даже за целую вечность, проведенную в стенах библиотек.