Право на любовь

Сколько это длилось, не знаю, наслаждение приблизилось к грани, за которой оно причиняет уже боль, смешиваясь с той, что исходила от зажатых сосков. Мелькнула опасливая мысль, что я сейчас сойду с ума от раздиравших противоречивых ощущений и от невозможности утолить желание. Раздразненный нежными поглаживаниями резиновой лапки клитор обжигал вспышками удовольствия, и я уже впала в полубессознательное состояние, грозившее перейти в беспамятство по-настоящему…

Самойский почувствовал, что я вот-вот лишу его приятного развлечения, затушил почти докуренную сигару и отставил пустой стакан. Всё это я отметила краем бьющегося в истерике сознания, и когда кровать под ним слегка прогнулась, я едва не разрыдалась от облегчения и нетерпения. Неужели надо мной решили сжалиться?! Глеб прилёг рядом, задумчиво разглядывая моё залитое слезами лицо, медленно провёл пальцами по носу, обвёл искусанные губы.

— Запомни, Лиля, только я распоряжаюсь твоим телом, — тихо, проникновенно заговорил он, пальцы спустились на шею. — И только мне решать, когда и с кем ты получишь удовольствие, — я затаила дыхание, слушая его с колотящимся сердцем, а рука Самойского уже спустилась к груди, обхватила полушарие, не касаясь зажима.

Я настолько привыкла к нему, что боль воспринималась скорее, как удовольствие, границы между этими ощущениями размылись, стали нечёткими. Снимет, или нет? Не снял, ладонь поползла дальше, к низу живота, а губы Глеба ненадолго приникли к моим, нежно целуя, лаская и прикусывая. А потом вдруг сводившая с ума вибрация прекратилась. Самойский выдернул игрушку, заставив коротко всхлипнуть от разочарования. Бёдра сами подались вперёд в бесполезной попытке вернуть сладкие переживания, тело выгнулось, уже неподвластное разумной части меня.

— Сегодня, Лилечка, удовольствие буду получать только я, — шепнул Глеб в губы и выпрямился.

До меня не сразу дошёл смысл его слов сквозь пелену жгучего желания, а когда я, проморгавшись, уставилась на него, в руках Самойский уже держал длинный шёлковый шарф. От его улыбки я разом протрезвела, угар возбуждения поутих, и даже боль, терзавшая тело, притупилась. Что он ещё задумал?.. В ватной, давившей на уши тишине Глеб наклонился, обмотал мою шею шарфом и ухватил длинные концы, выпрямившись и слегка натянув их. Я судорожно вздохнула, чувствуя, как горло сжало, попыталась сглотнуть, но не вышло.

— Г-глеб… Н-не надо… — позабыв про все правила, просипела я, не на шутку испугавшись.

Нет, господи, пожалуйста, не задумал же он… придушить тут меня под шумок?! Самойский же лишь шире улыбнулся, ненадолго отпустив концы и дав мне жадно глотнуть воздуха, спустил штаны, высвободив давно готовое ко второму раунду достоинство. Кажется, он даже не обратил внимания на мои слова, но долго наслаждаться облегчением мне не дали. Вцепившись в мои ягодицы и приподняв их ещё, Глеб резко вонзился в попку, отчего я вскрикнула, в очередной раз дёрнувшись. Точнее, попытавшись. Несмотря на то, что это местечко Самойский подготовил, приятными ощущения от его действий я назвать не могла. А потом… Он снова ухватил концы шёлкового шарфа и натянул, йзгееж лишая воздуха.

Перед глазами поплыли разноцветные круги, в груди закололо, и я натянула руки, чувствуя, как край наручников врезается в нежную кожу запястий. И толчок внутри, пока я хватаю ртом такие драгоценные крупицы воздуха, проталкивая их в лёгкие. Казалось, происходящее со мной нереально, я вижу какой-то страшный сон. Удушье, борьба за вздох, растянутая членом Глеба попка… Шарф ослаб, и мой всхлип, и снова Глеб вбивается в меня, натягивая шёлковую удавку… И всё повторяется, только движения становятся быстрее, и я уже не успеваю сделать полноценный вдох, когда появляется возможность. Кажется, Самойский увлёкся своими садистскими штучками, но сказать ему об этом не осталось сил. Они все уходили на то, чтобы дышать, хоть как-то, хоть чуть-чуть. Голова кружилась всё сильнее, я даже уже не стонала, хрипела, пока Глеб с запрокинутой головой и откровенным выражением блаженства на покрытом капельками пота лице проникал в меня всё глубже, сильнее. Время остановилось, застыло стальными бусинами вокруг, и на несколько страшных секунд мелькнула мысль, что я останусь в этой жуткой реальности навсегда, привязанная, беспомощная и доступная для утех садиста и извращенца.