Право на любовь

Очередной приказ. Я забралась, не испытывая никаких эмоций по поводу того, что Самойскому открылся пикантный вид на мою попку, пока я ползла на середину. Улеглась, как он хотел, подняла руки, уставившись в потолок — на нём, кстати, висело зеркало, — и широко раскинула ноги. Из отражения на меня смотрела бледная девушка с остановившимся, отсутствующим взглядом, в самом деле похожая на фарфоровую куклу. Чёрное кружево резко выделялось на моём теле, и наверное, в другой ситуации я бы оценила собственный пикантный вид, но только не сейчас. Уловив какой-то шорох, я даже не повернула головы в ту сторону — мне было всё равно, что делает Глеб. Достаёт очередную игрушку? Может быть. Выбирает хлыст, чтобы снова выпороть? Да ну и пусть. Психика включила защиту на полную, и я погрузилась в блаженное отстранённо-равнодушное состояние, куда не проникали больше никакие эмоции. Ровно до тех пор, пока Самойский не приступил к следующему этапу моего «воспитания»…

Я почувствовала, как кровать прогнулась под весом Глеба, и он появился в поле моего зрения, придвинувшись ближе. Взялся за мои руки, прикрепляя наручники к изголовью кровати над головой, потом заглянул в глаза и погладил ладонью щёку. Я даже не дёрнулась, встретив его горевший от предвкушения взгляд.

— Я хочу, чтобы ты снова кричала, Лилечка, — вкрадчиво сообщил он. — Мне нравится слышать твой голос.

Отвечать ничего не стала, не видя в этом смысла. Про себя решила, что не дождётся, буду молчать, пусть даже придётся в кровь искусать губы. Как же мало я знала об извращённой фантазии Самойского и его желании наказать меня за своенравие. Он переместился к моим ногам, надел что-то на лодыжку — поддавшись слабому всплеску любопытства, я скосила глаза и увидела, что это такой же кожаный браслет, как на моих запястьях. Только к нему крепилась длинная стальная палка, и её назначение я поняла спустя несколько мгновений, когда Глеб застегнул такой же манжет на другой ноге. Палка не позволяла сдвинуть ноги, оставляя их широко разведёнными. А Глеб ещё подсунул мне под поясницу подушечку, вынуждая приподняться, потом ухватил перекладину и задрал мои ноги, сделав позу совсем непристойной. Самое сокровенное оказалось полностью открытым, а я — снова беспомощной, без возможности пошевелиться хоть как-то.

— Вот та-ак, — протянул довольно Самойский, и в следующий момент привязал перекладину к спинке кровати верёвкой.

Ноги теперь я тоже не могла опустить. Изнутри поскреблось слабое беспокойство, но растворилось в безразличии. Какая разница, как Глебу хочется оттрахать меня дальше, вряд ли он сможет сделать это как-то по-новому. Природа не предусмотрела большого разнообразия в этом процессе. На моих губах мелькнула кривая улыбка, я проглотила невесёлый смешок. Хоть какое-то утешение, да уж. А дальше… Глеб навис надо мной, продолжая скалиться, в полумраке комнаты казалось, его глаза отсвечивают, как у кошки. Пальцы Самойского медленно провели между ног, погладили влажные складки и аккуратно отодвинули нитку жемчуга. Тело отреагировало лишь слабым отголоском ощущений, я даже не пошевелилась, молча ожидая продолжения.

— Что-то ты притихла, детка, — с напускным недовольством произнёс он, убрав пальцы. — Непорядок, Лиля.

Ну прости, болезный, что не испытываю воодушевления от твоих игр. Чуть не пожала плечами, но вовремя остановила порыв. Не стоит дразнить Самойского, себе только хуже сделаю. Но ему, похоже, и не нужен был мой ответ. Его пальцы проникли в меня, заставив мышцы инстинктивно сжаться, и… я почувствовала прикосновение к тугому колечку, стараниями некоторых уже вполне разработанному за последние дни. Не сдержала резкого вздоха, когда Глеб настойчиво надавил, раздвигая, попыталась отодвинуться, но моя поза оставляла мало пространства для манёвра. Самойский довольно хмыкнул, сделал пару движений скользкими от моей же влаги пальцами, и вынул их. Однако обрадоваться я не успела: он выпрямился, отодвинулся и взял что-то в руки, лежавшее рядом с ним.

— Я тут подумал, что пора познакомить тебя с новыми игрушками, — мягко произнёс Глеб и снова придвинулся, его палец медленно обвёл выступавшую из чёрных кружевных лент напряжённую вершинку. — Тогда точно молчать не будешь.