Предатели

Стал листать дальше и обнаружил одно за другим письма от Бенциона и Мирьям. Бенцион отправил свое чуть больше часа назад. А Мирьям — всего несколько минут как. То есть пока он сидел в этом интернет-кафе, она нажала на кнопку и пустила свое письмо по цепочке электронных схем. Он представил, как она сидит перед монитором в их квартире, в комнате, отведенной ими под кабинет, за спиной у нее окно с видом на гору Скопус, а на стене над монитором — черно-белые снимки в рамках, его и ее родители, сфотографировали их примерно в одно и то же время, но с разницей в тысячи советских километров, все они молоды и серьезны, скромно одеты и готовы пуститься в новую, полную неурядиц послевоенную жизнь, отважно глядя в будущее темными глазами. Будь они живы, каково бы ему было под их испытующим, осуждающим взором? Нет, не нужно все упрощать и заниматься самобичеванием. В конце концов, их родители, как и большинство людей, повидали и хлебнули в жизни всякого. Так что правильнее спросить, каково бы им с Мирьям было под их испытующим и осуждающим взором?

Мирьям оставила тему своего письма незаполненной. Бенцион написал: «Псалом 136:5». Первым Котлер открыл его письмо — оказалось, что, кроме этой одной строки, в нем ничего нет. То ли Бенцион очень спешил, то ли не мог писать в открытую. Псалмы Котлер знал сравнительно хорошо. У него была возможность прочитать их еще в Москве, в дни своего отказничества, потом в тюрьме — у свидетеля Иеговы имелась Библия на русском, и он не раз перечитывал их. Звучащие в них мольбы к Богу укрепить и защитить перед лицом нечестивцев грозных казались особенно кстати. В псалмах он нашел если не крепкую веру, то нечто более для него насущное — чувство общности со своим народом, начиная с глубокой древности, с самого царя Давида, через песни свои явленного человеком из плоти и крови, терзаемого теми же страхами, что и Котлер. «Они утвердились в злом намерении, совещались скрыть сеть, говорили: кто их увидит?»^[20] А от царя Давида он ощущал связь с сонмом поколении предков — их тоже жестоко угнетали, и они тоже искали утешение в этих словах. В истории сопротивления еврейского народа он черпал силы. Для своих мемуаров Котлер взял заголовок из псалмов — «Песнь восхождения»^[21], а эпиграф — из псалма 125: «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью»

^[22].

Навскидку Котлер псалом 136 не помнил, тем более стих пятый, но теперь это затруднение ничего не стоило разрешить. Без бумажной Библии вполне можно было обойтись. Он вбил запрос в компьютер и увидел хорошо знакомые первые строки:

При реках Вавилона,

Там сидели мы

И плакали,

Когда вспоминали о Сионе^[23].

А пятый стих звучал так:

Если я забуду тебя, Иерусалим, —

Забудь меня десница моя^[24].

Вот как ответил ему Бенцион. Сын пошел против воли отца. Ничего нового. Такое в истории человечества случалось сплошь и рядом. И тем не менее в глазах Котлера это не умаляло ошибки, просто означало, что ему придется разделить вину за нее. После того позора, что навлек на семью отец, разве мог сын поступить иначе? После такого разве можно было ожидать, что он прислушается к отцу вопреки своей совести? Даже не случись этого скандала, Бенцион вполне мог так поступить. Он глубоко верил в то, что Котлеру казалось всего-навсего декорацией, меняющейся в зависимости от ситуации. Бенцион считал, что жить надо по закону, данному Богом Израиля. Котлер считал, что Бог и Его закон указывают евреям путь. Чтобы быть евреем, почитать Бога необязательно, главное — найти верный путь. Чувствовать мелодию еврейской жизни вплоть до полутонов. Котлер знал много таких людей. Не только неверующих, а даже атеистов. В конце концов, именно такие люди создали их страну. Именно они вдохновляли Котлера, когда ему, московскому диссиденту, было столько же, сколько сейчас его сыну. Вейцман, Бен-Гурион, Жаботинский, Трумпельдор. К Библии они относились скорее как к поэтичному тексту и преданьям старины, а отнюдь не как к расписанию дел на каждый день. Но их пример со временем стал забываться. Для Мирьям и Бенциона поэзия и легенды не отделялись от повседневности. Для них Библия была божественна — и другого не дано. Была Священным Писанием, а не просто документом, подтверждающим наследственные права на землю. Ну и ладно. Подобный образ мыслей всегда имел место, свое место среди других. Только постепенно он стал теснить другие. Теснил, пусть Котлеру и тяжко было это признавать, придерживающихся такого образа мыслей, как он, и ему подобных. Но разве не таков удел диссидента? Пора бы ему к этому и привыкнуть. Избыток логики всегда делает человека изгоем.

Котлер посмотрел на Лиору — она все еще молчала, сжимала телефон.

— Бенцион отказался выполнять приказы, — сказал он.

Лиора отняла телефон от уха.

— Как ты узнал? Из новостей?

— Не уверен, что это успело просочиться в СМИ. Он прислал мне письмо. Строчку из псалмов. Но из нее все понятно. Нужно брать билеты.