Предатели

Дальше развивать эту мысль они не стали. Оба они были одного мнения о Гедалье, хотя у Котлера имелись и свои на то причины, о которых Лиора не знала. В свое время молодой, только что из ешивы, Гедалья был главным сторонником и заступником Мирьям. Ее соратником в великой священной войне за освобождение Котлера. Поползли грязные шепотки, которые дошли даже до Котлера в тюрьме. В письмах Мирьям все отрицала, однако не успел Котлер приземлиться на израильской земле, как Гедалья явился к нему, бил себя в грудь, умолял простить и слезно признавался в нечистых помыслах и желаниях.

— Я поменяла наши билеты, — сказала Лиора.

— Да, я слышал краем уха. Спасибо.

— Не за что, Барух. Приятно наконец хоть чего-то добиться. Пусть даже в таком ерундовом деле.

Котлер посмотрел на часы. Половина десятого. До вылета в Киев больше десяти часов. Если поехать сейчас, им предстоит невыносимо долгое ожидание в аэропорту. В любом аэропорту ожидание тянется чересчур долго, тем более в симферопольском, не самом уютном на свете.

— Предлагаю поехать в Симферополь, — сказала Лиора. — Оставим багаж в аэропорту или на автовокзале и погуляем по городу. Там наверняка найдется на что посмотреть.

— Наверняка, — откликнулся Котлер.

— А что бы ты предложил? — спросила Лиора.

— Таких туристов, которые уехали бы из Ялты, не осмотрев Ливадийский дворец, дом Чехова и Массандровский пляж, не найти. Мы будем единственными.

— Значит, у тебя будет повод вернуться, — сказала Лиора.

— Нет, Лиорочка, — ответил Котлер. — Мне больше незачем сюда возвращаться.

Чтобы сесть на такси, они в последний раз пересекли площадь Ленина. У пьедестала пристроился аккордеонист, залихватского вида мужчина постарше Котлера, в белой бейсболке. Возле него, примотанная к низенькой тележке, фоном играла стереосистема. Рядом лежал футляр от аккордеона — для даяний — и по его несообразно роскошной бархатной синей обивке рассыпались купюры и монеты. Аккордеонист стоял возле футляра и наигрывал русскую народную песню. Его обступила горстка слушателей; те, что побойчее, пустились в пляс. Котлер тоже замедлил шаг, и Лиора тут же четко под него подстроилась. На импровизированном танцполе кружилось с десяток человек. Мужчина среди них был только один — молодой бритоголовый парень вел в танце свою худенькую спутницу. Кроме них, танцевали только женщины в возрасте. Одни парами, чуть отстранившись друг от друга, топтались под музыку. Другие танцевали в одиночку. Такие же, как Светлана, обычные русские измотанные женщины, они на время забыли в танце о своей тяжкой жизни. Ближе всех к Котлеру плясала женщина в цветастой блузке и длинной белой юбке — фигура ее отяжелела, у корней золотисто-рыжих волос пробивалась седина, лицо избороздили морщины. Вскинув голову и развернув плечи, она тихонько поводила руками и, перебирая ногами под колышущимся подолом юбки, описывала небольшие круги. На ногах у нее были телесного цвета нейлоновые носочки и белые кожаные туфли на низком каблуке. На косточках были сделаны прорези, и сквозь них выпирали чудовищные «шишки».

«Просто сердце надрывается, куда ни посмотри», — подумал Котлер.

На стоянке такси поджидали пассажиров. Котлер подошел к первому попавшемуся. Шофер, опустив стекло, читал развернутую на руле газету.

— До Симферополя не подбросите? — спросил Котлер.

— Почему нет? — ответил мужчина. — Хоть до Херсона. Чем дальше, тем лучше.

Они сговорились, и он стал укладывать их багаж, а Котлер и Лиора разместились на заднем сиденье; Лиора отвернулась к окну, замкнулась.

Они ехали по той же дороге, что и накануне, только теперь из Ялты. Поутру весь туристический центр был забит. Машины и автобусы медленно пробирались вперед. Котлер рассматривал в окно сверкающую, осовремененную Ялту. Курортный город в продажной стране, задача которого — и тогда, и теперь — давать иллюзию счастья. Но мальчиком он искренне его полюбил, и родители, скорее всего, тоже. И вот он оставляет его навсегда, и еще один кусок его жизни поглощает непроглядное прошлое.