Пределы нормы

– Совсем взрослый мальчик. Может, оно и к лучшему, что не пьешь и всякими другими глупостями не занимаешься, работаешь, вроде. Самое, можно сказать, начало пути. Например, твой любимый доктор в двадцать три года уже закончил мединститут, а в двадцать пять его, как молодого специалиста, направили в детское психоневрологическое отделение городской больницы. На государственной службе зарплата, конечно, была копейки, зато перспективы! Ну и через несколько лет уже завотделением! Каково?

Алена Игоревна нервно передернула плечами, казалось, неприятно ей было говорить о муже, тяжело давались похвалы. Натянуто улыбнулась, отпила вина. И уже спокойно продолжила:

– Он, конечно, был безумно горд, но все оказалось не так просто. Дети тяжелые, в большинстве патологии врожденные, неизлечимые. Не столько детей лечили, сколько нянчили их родителей…

Я вспомнил маму той девочки, портрет которой я рисовал в больнице. Она все время ругалась с врачами, а они в ответ ей грубили, и Алена Игоревна тоже грубила.

– Да и муженек мой, если уж говорить совсем на чистоту, врач так себе, среднячок. – она причмокнула языком, отпила вина. – И вообще, отделение финансировалось слабо, даже зарплата завотделения была маленькой. Одна радость, что кабинет отдельный, с компьютером. Короче, статус есть, а денег нету, – пожала плечами и добавила, быстро, скороговоркой – мы тогда уже женаты были, поженились на последнем курсе института. Жили с его родителями. Я медсестрой работала, помнишь?

Я кивнул. Она отпила вина. Хмыкнула невесело:

– Даже старшей медсестрой меня сделать не мог, там старшая была старуха одна, может, помнишь ее? Ведьма. Надо же имя ее забыла! – Теперь веселый смешок. – Как она за свое место держалась! А мой, – презрительно хмыкнула – начальник называется! Сам ее боялся.

А я не забыл, ее звали Антонина Андреевна. Да, ее все боялись. Именно к ней и ходила чаще всего ругаться мама той девочки. Я все думал, почему к ней, другая, может, не стала бы так на нее кричать в ответ. Но она снова и снова шла в кабинет Антонины Андреевны и жаловалась на несъедобный борщ, что подали на обед, на чуть теплые батареи в палате, отчего руки у ее Кати все время были холодные. Точно, ее звали Катя!

Бокал Алены Игоревны опустел, и она налила себе еще вина. И в мой бокал пару капель плеснула.

– Ну, а ты что же? В школу обратно, слышала, тебя после больнички и брать не хотели? Не закончил, что ли?

– Закончил. Дистанционно. – Почему-то сказать это было стыдно. Может потому, что мама слишком усердно помогала мне с заданиями, а папин авторитет по-прежнему работал.

– Ну, тебе повезло, что сейчас так можно, а то бы мог вообще неучем остаться. А дальше что? В университет не пробовал? Ну, или хотя бы в колледж какой-нибудь? Профессия же нужна. Хотя да, кому нужен студент-шизофреник.

Голос ее был сладок, но от последних слов я вздрогнул. Она заметила, тому и улыбнулась. И продолжала уже совсем весело:

– Ну, одно радует, хоть в армию не забрали! Говорят, люди большие деньги платят, чтоб не идти, справки разные покупают. А у тебя уже есть и настоящая!

Так себя развеселила, что чуть не рассмеялась. Но после очередного глотка продолжила уже спокойнее, как бы рассуждая:

– Хотя как сказать, бесплатно? Видишь эту квартиру? – она обвела рукой кухню. Затем взяла кусочек сыра и принялась надкусывать его вкруг. Как будто даже увлеклась. Вернула недоеденный кусочек на прежнее место.

– Твоя мама и грозила и умоляла справку не писать. Ну, ты же понимаешь, что справка-то, по сути, бумажка, тут дело в другом, вносить тебя в базу или нет. А он внес. И теперь пойдешь ты, к примеру, брать медсправку хоть куда, в школу, в университет, на работу, а тебе выдадут ее с диагнозом. Понимаешь? Ну конечно понимаешь, поэтому ведь ты и работаешь, … кем ты там работаешь, дворником? Ну, не важно. Так вот, я, например, тоже считала, что можно этого не делать. Но он никого не послушал. А ведь он не такой уж принципиальный или волевой, нет, – она выдержала паузу, – он трус. Он ведь так и не понял, что ты такое, и с чем тебя едят. Замкнутый мальчишка, рисует странные картинки. Я ему говорила – да просто подросток. Стресс у тебя там какой-то был в первом классе, друг вроде умер, мама твоя рассказывала, ты тогда и заикаться начал, кошмары, учиться стал плохо и все такое… Обычное, в общем, дело.

Аккуратно, будто даже брезгливо взяла двумя пальцами оливку и отправила ее в рот, так, чтобы не коснуться ее губами, будто губы ее были накрашены. Но Алена Игоревна никогда не подкрашивала тонких губ. Медленно прожевала, косточку положила у бокала на скатерть.

– Сколько раз ты у нас лежал? Так, так, – сделала вид, что вспоминает, – три года, каждую весну и осень. Лежал-то, как в санатории! Рисовал все время что-то, ел по расписанию, передачки получал, ну и процедур немного. А помнишь все эти тесты? Эдик все их с интернета скачивал, тебе давал, а потом в руках вертел, не знал, что с ними делать! – Она прыснула со смеха.

Впервые увидел ее искреннюю улыбку. Ей не шло. Думаю, она опьянела.