Пределы нормы

Дом Розы скрывался за высоким металлическим забором с табличкой «злая собака». Злая собака и оповестила о нашем приходе. На лай вышла Роза, кутаясь в огромную мужскую куртку, вжимая голову в плечи. В кроссовках, ноги голые.

– Холодно, блин, – сказала она вместо приветствия и отправилась обратно в дом. Я за ней, Лада последняя, прикрыла калитку.

Зашли в холодную прихожую, заставленную коробками, ящиками, мешками. Окон не было, тускло горела лампочка под потолком.

– Вот, пленного тебе привела! – улыбнулась Лада.

– Ты на долго? – спросила Роза, переминаясь с ноги на ногу.

– На часик, полтора, не больше.

Роза кивнула. Лада чмокнула ее в щеку, вышла, нет, выбежала, громко хлопнув дверью. Залаяла собака.

Роза вздохнула, недовольно покосилась на меня.

– Ну, заходи…

– Я нормальный, – неожиданно для себя сказал ей то, что нес всем кроме нее.

Она равнодушно пожала плечами.

– Как на это посмотреть…

– Можем выпить, – предложил я.

«Ну пей уже, я тебя расколдовала!», шипело в моей голове.

– У меня ничего нет – раздраженно сказала Роза.

Просто мерзнет, подумал я.

– Ну ладно, сейчас в магазин сходим. Заходи уже!

Перешагнули порог и оказались, словно в другом мире. Большая теплая кухня, залитая приятным желтоватым светом. Справа от входа через арку была еще одна комната, наполненная полумраком, в котором весело плясали отсветы от экрана телевизора. Угадывались две фигуры, неподвижно сидящие перед телевизором.

– Я сейчас, переоденусь. – Роза сняла куртку и кроссовки. Она была в футболке и коротких шортах. Бледная без краски на лице, коротко стриженые волосы просто зачесаны назад. Без каблуков, как я и предполагал, оказалась совсем маленького роста. Угловатый подросток, – подумал я, хотя Розе, наверное, было двадцать четыре или пять.

Из комнаты, той, что с телевизором, вышла женщина, такая же маленькая как Роза, но с приятной, приветливой улыбкой.

– Роза, у нас гости? – спросила она, с интересом рассматривая меня с ног до головы.

Роза недовольно:

– Нет, это Ладин брат, Леша.

– Очень приятно. – Улыбка женщины стала еще шире. – Марина Алексеевна, – представилась она, – разувайтесь скорей, будем пить чай!

– Он не хочет, – ответила за меня Роза, а я уже начал разуваться.

– Хочу, – поднял я глаза на Марину Алексеевну.

Я хотел чай, обжигающе горячий чай и все что к нему предложат.

– Розочка ставь чайник! – весело скомандовала хозяйка.

Я устроился в уголке у окна и устроился очень удачно, у батареи, подсунул под нее ноги в сырых носках, прижался к ней, горячей и ребристой, боком. Чай пили втроем. Мы с Розой молча, потому что я был полностью поглощен душистым чаем и составлением бутербродов к нему, мазал хлеб маслом, сверху клал кусочек сыра, потом колбасы, или огурчик с салом, или помидорку с сыром… А Роза молчала демонстративно, недовольно. Зато Марина Алексеевна, ничуть не тяготясь нашим молчанием, рассказывала о своем детстве, молодости, о первой встрече с Розиным отцом, потом плавно переключилась на саму Розу. Начала с ее несносного поведения внутри самой Марины Алексеевны, а там – пеленки, песочницы, велосипеды.

А я пил, ел, и с удовольствием смотрел на ее улыбчивое, очень подвижное лицо, в свете которого размывалось, растворялось то хищное и насмешливое лицо, которое я хотел скорее забыть. Невольно улавливал отрывки фраз, и думал, что так счастлив я, наверное, был только в детстве. А может и никогда не был.

–… Она ведь школу окончила с золотой медалью. Потом в пединститут поступила. Но это оказалось не ее. Мы это поняли когда…

Еще я думал, что эта женщина очень добрая, и что вся жизнь должна быть наполнена такими. Марина Алексеевна должна была быть моей учительницей в школе, нет, всеми учительницами, все одиннадцать лет, продавщицей в магазине, кондуктором в автобусе, мамой детей, с которыми я играл на улице, медсестрой в психоневрологическом отделении городской больницы, которая бы позаботилась о том, чтобы борщ нам готовили вкусный, и чтобы батареи были горячими, а руки у Кати теплыми.

– … Розочка в поисках себя. Я ей всегда говорила, чтобы выбрать, чем заниматься в жизни, дело по душе, надо долго и упорно искать…

Роза любит маму, думал я, наблюдая, как она кривит губы и закатывает глаза, изредка вставляя возмущенное «мама!». А может, это я уже любил эту веселую, болтливую женщину. Стоило мне полюбить Веру и стало так легко любить кого-то еще.

Чай в моей чашке закончился, и радушная хозяйка налила мне новый.

– Пейте!

«Ну пей уже, я тебя расколдовала!». И я пил, а еще ел круглые печеньки, которые испекла Роза, макая их поочередно то в клубничное варение, то в жидкий, янтарного цвета мед. Наконец откинулся на спинку стула, выдохнул искреннее «спасибо».

Марина Алексеевна позвала смотреть телевизор, начинался ее любимый сериал. Роза и тут хотела воспротивиться, но я встал и пошел за ее мамой. Она усадила нас с Розой на диван, сама села рядом, в пустующее кресло. А в другом таком же сидя спал Розин папа.