Пределы нормы

В котельной было тепло, даже душно, пахло дядей Пашей и чем-то кислым.

– Кто ж в такую погоду гуляет?! – сказал дядя Паша, не отрываясь от сканвордов.

– Чай хочу.

– Еще бы.

Снял с себя мокрую одежду и остался в одних трусах. Достал большую спортивную сумку из-под кровати, в ней лежала моя сменная одежда. Штаны, футболка, теплая кофта, носки, а вот ботинки у меня одни, мокрые насквозь. В сухой чистой одежде, но еще трясущийся от холода, я держал их на вытянутой руке, а с них капало на бетонный пол.

– Мои надень, – кивнул дядя Паша на старые тапочки со стоптанными задниками, – а свои на трубу ставь.

Так и сделал, потом включил чайник. Стоял над ним, потирая замерзшие руки. Никак не мог согреться, обхватил ладонями чайник, он становился все горячей и горячей. Закрыл глаза от удовольствия. Когда стало невмоготу, отдернул.

Чай пил сидя на кровати, стул у нас только один, сейчас он был под дядей Пашей. В дверь постучали. Я поставил стакан на пол и, шаркая по полу неудобными тапочками, пошел открывать. Наверное, один из жильцов дома, попросит подтопить сильнее. Дядя Паша будет отказывать, ссылаться на нормативы, установленную температуру. Хорошо, что не я тут главный. Я бы так не смог.

Открыл. С улицы на меня холодный ветер и Вера. Сделал шаг назад, чтобы впустить ее внутрь. Она сама захлопнула за собой тяжелую дверь. Я стоял неподвижный, удивленный, мучимый стыдом за нечистый дух, неопрятность нашего жилища.

– Здравствуйте, – поздоровалась она со мной, и сразу дяде Паше: – Мама вам «спасибо» передала. – И вручает мне теплый, пухлый пакет.

Беру, бережно прижимаю к себе.

– Спасибо, доченька – говорит дядя Паша, расплываясь в улыбке.

Сколько сегодня открытий, я ведь и его улыбку вижу впервые. Сколько морщин у глаз, и несколько зубов не хватает…

– Чай будешь? – спрашивает дядя Паша гостью.

– Нет, спасибо, мне уроки надо делать!

Улыбнулась мне, мне лично. Я помог открыть ей нашу тугую дверь, и она вышла в дождь. «Провожу», – еле слышно сказал я ей, или себе, или дяде Паше.

Торопясь, спотыкаясь, дошел до стола, отдал дяде Паше пакет, там же у стола скинул неудобные, но сухие тапочки, взял с трубы свои ботинки, куртку, в стоящей на полу сумке нашел шапку. Одевался на ходу, путался в рукавах и шнурках, шапку сунул в карман, выбежал на улицу, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Веры нигде не было. Темно, даже лампочка над ее подъездом не горела.

У неба кончилась вода. После такого буйства, вокруг все замерло, затихло, и ручьи уже не бежали, слились в огромные лужи и тоже притихли. Только ледяной ветерок нет-нет, да и дунет, то щеки моей коснется, то волосы попытается взъерошить. А они у меня мокрые, тяжелые, они ему не по зубам. Вытащил из кармана шапку, надел. Я нормальный, Вера! – шепнул в темноту.

Вернулся в котельную. Дядя Паша уже успел развернуть пакет, достать горячий пирожок. Откусывал кусок за куском, мыча от удовольствия. Разделался с одним, пока доставал другой, успел рассказать мне:

– Труба прохудилась у них сегодня на кухне. Не сильно, закапало только. Верочка ко мне прибежала. Папаша-то у нее попивает, руки из жопы. Ну, я хомутами затянул, в управляющую позвонил, завтра должны приехать.

Я по-прежнему стоял у порога, холод от мокрой обуви и куртки уже привычно сковывал тело.

– Я к маме.

– А пирожки?

Он протянул мне тот, что вытащил для себя только что из пакета. Я взял пирожок и вышел. Нес его в руке, пока он грел пальцы. Потом торопливо засунул в рот, чтобы спрятать руки в карманы. С неба падали редкие снежинки, осмелевший ветер кружил их и швырял мне в лицо.

Шел быстро, спина вспотела, лицо замерзло, ног уже не чувствовал. Быстро, насколько хватило сил, вбежал по ступеням, дверь родного дома оказалась не запертой. Как только смогу говорить, Вера, все им расскажу. Только отдышаться и чай, горячий чай.

Вошел в квартиру, захлопнул за собой дверь, тут же прислонился к косяку, закрыл глаза. Лицо приятно защипало, я снял шапку, душ, сначала все-таки в душ, потом чай, а потом все расскажу.

Шаги. Можно было и глаз не открывать, я знал, что это Лада.

– О-о, Лешка!

Открыл. На ней была черная шубка, беретка.

Мама вышла вслед за Ладой.

– Замерз, Лешенька?

– Нет.

Лада застегивала молнии на высоких черных сапогах.

– Лешка, а пойдем со мной?! – подняла на меня улыбающееся лицо. – Мам, Марселю скажешь?

Мама кивнула. Теперь Лада взялась за молнию на моей куртке, которую я, оказывается, успел расстегнуть. Под руку с Ладой вышли из квартиры.

У подъезда стояла заведенная машина. Лада открыла ее с брелка. Я собирался сесть на заднее сидение, но Лада сказала: «да зачем? Садись вперед». И я послушно сел, угадывая, всем сердцем желая, чтобы внутри оказалось тепло.

– Свекровкина – пояснила Лада, пристегиваясь,– ты тоже пристегнись.

Руки не слушались, ремень не подавался и Лада помогла. Потом продолжила про машину:

– Дала покататься пока мы здесь. Мы к Розке, кстати…

И говорила что-то еще, но я не слышал, потому что ноги обдавало горячим воздухом, и сидения были теплыми, и сладко пахло то ли малиной, то ли клубникой… Ехать бы так бесконечно, ехать в никуда.

Глава 7