Пределы нормы

– О-о, – застонала Роза, снова легла, и натянула на себя покрывало, сползшее со спинки дивана, – забыла про тебя Лада, домой поехала.

Еще какое-то время я сидел возле спящей Розы. Потом лег, обнял ее теплую, уснул.

Проснулся снова, встал, взглянул на часы, шесть. За окном темно. Не стал будить Розу, оделся, выпил холодный чай, приготовленный для меня еще с вечера, вышел на улицу, бесшумно затворив за собой дверь. Холодно.

Может и правда забыла, думал я. Никто ведь не знал, что я вчера приходил. Сказала Марселю, что поехала к Розе, а сама побыла с доктором пару часиков и домой. Стало невыносимо стыдно, я представил Ладу с Эдуардом Владимировичем сплетенными воедино, как мы с Розой совсем недавно.

Холодный ветер будто резал лицо, руки-то в карманах, а его некуда деть. Приду домой, мама откроет, спрошу про Ладу, успокоюсь ответом, прилягу на диван, укроюсь толстым одеялом и посплю пару часиков. Потом приму горячий душ, попрошу маму пожарить яичницу, выпью горячего чаю. Провожу маму на работу, а сам в котельную. Среди этого холода только и оставалось, что думать о чем-то теплом: дом, одеяло, чай, яичница, душ, Роза…

Роза. При мысли о ней, от одного ее имени, перехватывало дыхание. Снова и снова воскрешал в памяти каждый вздох, каждое движение – все казалось ценно, дорого. Потом вспоминал о Ладе, хмурился, сильнее чувствовал холодный ветер под курткой.

Постучал тихо. Мама все равно услышит, подумал. Но никто не отозвался. Громче, снова тишина. Позвонил в звонок, ничего. Ключ! – вспомнил я, сто лет им не пользовался. Шарил по карманам. В кармане штанов нашел ключ, но он не подошел, сунул его обратно, нужный оказался в куртке. Рука дрожала, когда открывал дверь.

Прошел по комнатам. Никого. Мамина кровать в беспорядке, Ладина с Марселем толи заправлена, толи не расправлена. Растерянный, стоял посреди гостиной. Куда же все делись? Впервые пожалел, что не имею мобильного телефона.

Запер на ключ квартиру, вышел опять в холод. Нет, все-таки к нему нельзя привыкнуть. Куда теперь? В котельную? Смогу ли сидеть там с таким неспокойным сердцем? Может обратно к Розе, у нее есть телефон, она позвонит Ладе.

Но я пошел в другую сторону. Шел так быстро, что даже спина вспотела. Ветер уже не казался таким страшным, то, что творилось внутри, казалось страшнее. Незнание страшило. Можно волноваться, плакать, страдать, лишь бы знать о чем. Уже стало совсем светло. На остановках стояли замершие люди, к ним подъезжали замершие троллейбусы.

Прежде чем постучать в железную дверь, отдышался, прислонившись к ней лбом. Так лбом и постучал, три глухих удара. Зачем я здесь? думал я. Долго не открывали. А может зря вся эта паника, может, они рано утром уехали в аэропорт, может Марсель просто увез ее, как и обещал? Тогда Эдуард Владимирович должен об этом знать, кому же знать, как не ему? Терся лбом о холодную дверь, пытался вспомнить видел ли чемоданы, когда заходил домой.

Дверь открылась, я отшатнулся назад. На пороге стоял полицейский, без головного убора, молодой, высокий, худой. Мы, молча, удивленно смотрели друг на друга. Я нашелся первый:

– А Алена Игоревна…

Даже не знаю, почему спросил о ней, машинально, от испуга.

– Нет ее, уехала.

Полицейский казался растерянным не меньше меня.

– Вы кто? – спросил он.

– Никто. А Эдуард Владимирович?

– Уже увезли.

Я на ватных ногах спустился вниз по ступенькам, вышел на улицу. Сел на ледяную скамью у подъезда. И этих нет, растерянно подумал я. Подъехал полицейский автомобиль, из него вышло трое в форме, прошли мимо меня, скрылись в подъезде.

Нашел глазами окно Эдуарда Владимировича. Оттуда, как оказалось, на меня смотрели двое – молодой полицейский, с которым я говорил только что, уже в фуражке, и один из новоприбывших на машине. Молодой указывал на меня рукой, энергично шевелил губами.

Недолго пришлось ждать, пока оба спустились ко мне. Впереди шел полный: пожилой, живот большой, уставшие глаза с набрякшими под ними мешками, наверно в них усталость и скапливается, иначе, почему глаза кажутся такими…, размышлял о не нужном, будто и не я, а мозг сам, без меня, замерзший, тупой. За старшим сослуживцем торопился молодой. Так возле меня и остановились – пожилой впереди, молодой чуть подальше.

– Кем будете? – спросил пожилой, тяжело дыша после быстрой ходьбы по ступенькам.

– Алексей – отвечаю, теряясь, мне встать или нет? Продолжаю сидеть.

– Убитому кем будете? – нахмурился пожилой.

Неприлично долго ничего не отвечал. Конечно же, я знал, всё понял еще, когда увидел на пороге молодого полицейского, но зачем же так его называть, ведь еще недавно мы сидели рядом, он пил, ел, смеялся, с удовольствием потел…

– Пациент. Бывший. – С трудом ответил я.

– Интересно.

Долго смотрел на меня полный. Неприятно стало от этих внимательных глаз.

Уже говорил второму, а сам по прежнему разглядывал мое лицо:

– В машине меня подождите.

И снова скрылся в подъезде. Молодой теперь стоял там, где недавно его старший товарищ, напарник или начальник, я ведь не разбирался.

– В машину пойдем, – сказал он мне, а я кивнул, послушно пошел за ним. Он в форме, ему виднее.