Пределы нормы

– Лешенька, покушай, что в холодильнике найдешь, душ прими, поспи – крикнула мама из соседней комнаты. Вышла из нее с тяжелой сумкой наперевес, остановилась возле меня, сказала нерешительно:

– Дай мне свой ключ.

Пока мама надевала пальто и сапоги, я отыскал ключ в куртке, отдал ей. Она приняла с виноватой улыбкой.

– Марсель скоро приедет.

Она вышла, заперла дверь на ключ.

Опять к окну, будто в угол меня виноватого поставили. Внутри все болело, ныло.

Круги, конечно круги, но их только на колене пальцем рисовать, на бумаге я бы тогда не смог – руки тряслись. Бежишь по нему, думал я, и все время возвращаешься в начало, даже если медленно идти, все рано в начало, только медленно. Я дома, один, мама уехала в больницу к Ладе. Скоро придет Света, и я узнаю, что у Лады все хорошо, ее только закуют в гипс и вернут домой.

Серое небо за окном, вороны. Ворон много, там внизу мусорные баки. Их тоже можно понять, где им еще питаться, когда все под обледенелым снегом?

Я им верил, полицейским. Люди в форме всегда мне казались высшими существами: доктора, моряки, продавцы в супермаркете, полицейские. Казалось, они причислены к отдельной касте, касте имеющих свою миссию, живущих не зря. Особенно полному верил. Я не стану выдумывать себе смерть доктора, я подожду, а потом вернусь на больничную кровать, где Лада посмеялась надо мной, обозвала дурочком, и все мне рассказала, только это будет не красивая Лада, а этот полный неприятный человек. Опять в начало. Опять круги.

И я все-таки взялся их рисовать, на запотевшем от моего дыхания стекле, пальцем.

Я снова увижу Ладу неподвижной, сломленной. Она снова потеряла любимого. Как будто ее любимым суждено умирать, лучше б мужа любила.

На «муже» круг совсем не получился, кривой, незавершенный он пошел изгибистой линией вниз, изобразив мой неказистый профиль. Запотевший профиль, мутный.

Убежал от кругов в ванную. Встал под горячий душ. Смотрел на свое тело, по которому струйками стекала вода. Ничего в нем не изменилось. Да и должно ли? Хоть бы царапинку найти, след от укуса, хоть что-нибудь.

Сквозь шум воды услышал, как хлопнула дверь. Марсель пришел. Выключил воду, слушал внимательно. Щёлк, дверь на ключ, а ключ, наверное, в карман, он уже предупрежден, что меня лучше не выпускать. Шорохи в прихожей, наверное, разувается, снимает пальто. Шаги. Дверная ручка в ванной вверх-вниз, я вздрогнул. Еще пару раз. В ванной я, он понял, ушел. Тишина. Слышу только свое дыхание.

Прежде чем одеться, обнюхал свою одежду, в надежде найти посторонний сладкий запах. Но обнаружил только свой – терпкий, застоявшийся, неприятный. Осмотрел внимательно свитер, может хоть волосок?

С трудом одевался, руки не слушались, он рядом, я будто чувствовал его присутствие физически.

Медленно, крадучись, вышел на кухню. Может он там, варит себе кофе? Поприветствует меня, спросит как дела, а у самого ключ в кармане. Ключ, который закрывает дверь между мной и остальными, нормальными, ограждает их от меня. Их – обманывающих ради денег, завидующих моей справке, присваивающих себе друг друга, бьющих любимых жен, убегающих к чужим мужьям, их не принимающих меня… На кухне его не оказалось.

В гостиной тоже. Я ушел в свою комнату, лег на кровать, накрылся одеялом с головой. Долго лежал неподвижно в нагретом дыханием рыхлом пространстве. Круги становились все мягче, притягательнее. Притягательные круги, зыбучие круги.

Вокруг моего альбома толпились люди, все хотели мне помочь, нарисовать за меня. И Лада первая взялась за это. Положила альбом на колени и нарисовала первый круг. Что означало, что Славику снова придется умирать. Как тогда, или по-другому, не важно. Он снова украдет сигареты, и уже не одну, а целую пачку. А сигареты окажутся не мамины, а ее сожителя. Украдет и напрямик в свою полусгоревшую обитель. Уже затемно туда явится обиженный. А Славик не покается, сигареты не вернет. Мужик будет пьяный, разъяренный. Веревку найдет где-то здесь же среди прочего хлама. А где буду я? Лежать дома, на кровати, накрытый одеялом с головой, в нагретом дыханием рыхлом пространстве ненавидеть и размышлять, как сделать то, что в этот момент уже делают за меня? Опять мне ненавидеть.

А потом Лада, которая была точно Ладой, хотя ее лица я и не видел, незаметно стала другой. Эта другая казалась знакомой, приятной, от нее становилось тепло, легко. Она тоже рисовала круг, рассказывала, что папа наконец-то достроил свою баню и пошел ее опробовать. Я следом. А у самого спички в кармане, будто и не вынимал их с того самого дня когда гости, кабинет, красные туфли… Подпер дверь поленом, чиркнул спичкой…

Это я заглянул в тот круг, что она нарисовала, сам все прочел, а добрая женщина, наверное, имела в виду совсем другое. В подтверждении моих мыслей, она, наклонилась ко мне через подлокотник кресла: «вот этот, который высокий, убил своего отца, поджег его, решили, что несчастный случай. Он все это ради наследства…». Марина Алексеевна, и вы туда же со своими сериалами, вам лишь бы упрекнуть меня в ненависти.