Предисловие к жизни

Лена оказалась права: «тип» здорово подпоил довольного вечером Аркадия, он плохо себя чувствовал и не мог идти, пришлось ночевать у «типа» и ухаживать за Арой всю ночь и утром. Из-за этого не попали на демонстрацию и влетело от матери и отчима. Мать чуть ли не выгнала совсем: «Уходи туда, где провела ночь, негодница».

— Не огорчайся, и мне всыпали, — успокоила ее Лена. — К Гале мы заскочили на часок и незаметно провеселились до четырех ночи.

— Нашлепали вам? — услышала Галя реплику Лены. — Бедные вы, бедные…

Матери у Гали не было с раннего детства, отец и брат баловали ее сверх всяких крайностей, и дома она была полной хозяйкой. Ей были непонятны и казались смешными жалобы подруг.

Оказывается, рассказ о неприятностях Марины еще не кончился, оставалось самое неприятное. «Тип» привязался к Аркадию: мол, нет никакой нужды надрываться в цехе, пусть он перейдет к нему в лабораторию. Аркадий, дурачок, обрадовался. Марина доказывала ему, что из цеха не нужно уходить, ребята обидятся. Он ничего не хочет слышать и твердит свое о музыке и руках.

Хорлин пользовался положением и льготами, которых на заводе больше ни у кого не было. О нем говорили: сукин сын и неприятный человек, однако работать умеет и специалист, этого от него не отнимешь. Приходить и уходить он мог вне табеля, ссылаясь на работу в иностранной библиотеке. Владея немецким, Хорлин добросовестно штудировал бюллетени по химии, и, скажем по секрету, после похода в библиотеку у него возникали обычно блестящие идеи, новые методики, свежие рецептуры.

После праздников Николай Никандрович появился в лаборатории около двенадцати. Девушки, разумеется, честно трудились и не ответили на его приветствие. Он прошел в стеклянный кабинет и расположился за столом. Старшая лаборантка Белла Моисеевна, пожилая рыхлая женщина с неожиданно темными усами под носом и выпуклыми, от базедовой болезни, неподвижными глазами, сразу же передала заведующему журналы с записью сегодняшних анализов. С приходом Хорлина журчанье оборвалось.

— Девушки, почему вы утихли? — не утерпела Галя.

«Сам» улыбнулся Галиному возгласу, с удовольствием полюбовался ею и согласно покивал: пожалуйста, не стесняйтесь, я сегодня добрый.

Подал громкий голос гудок. Галя не преминула заметить, что и гудок с похмелья хриплый. Девушки развернули свои бутерброды и расселись преимущественно на широких подоконниках. Каждая держала бутылку с теплым молоком. Галя рассказывала подругам, как она учила танцевать Ваню. Надо же прижиматься, иначе нет смысла танцевать, а он прямо-таки брыкается от смущения и горит свечой. Галя вдруг полюбопытствовала: куда это Марина и Аркадий исчезли на праздники? Марина уставилась в серое, безрадостное окно и отделывалась общими фразами. Чтобы ее выручить, Лена опять стала вспоминать подробности праздничных удовольствий.

«Тип» покинул стеклянный кабинет и подошел к подругам. Улыбка не сходила с его узкого лица, и плечо дергалось особенно бойко.

— Здравствуйте, здравствуйте, миленькие! Аркаша в порядке, оклемался? — спросил он у Марины. — Вот и ладненько. О чем вы так оживленно беседовали?

— О прошедших днях, — иронически ответила Галя.

— Да? — восхитился Николай Никандрович. — И что же в этих прошедших днях?

— Праздник вспоминаем, вечер на заводе, демонстрацию.

— Длинный доклад, приказ о премировании, скверный концерт, да? — уточнил Хорлин.

— Нам понравилось.

— Даже доклад?

— Да. Пряхин интересно рассказывал о прошлом завода.

— Как варили медикаменты в ведре?

— И это, и многое другое.

— Ты не преувеличивай, Ленок. Доклад, как и полагается, был скучненький, — поправила подругу Галя.

Хорлин довольно засмеялся. Черные безжизненные глаза его — два аккуратных кружочка тушью — переходили о одного девичьего лица на другое.

— Как и полагается, скучный, — повторил он. — Я бы так сказал: торжественный и скучный. Меня, девочки, всегда удивляет: зачем люди тянутся кверху изо всех сил ради торжественности?

— Вы иначе сделали бы доклад? — лукаво спросила Галя, последний раз глотнула молока и забавно чмокнула горлышком опустевшей бутылки.

— Я? Пожалуй, иначе.

«Тип» мягко прохаживался вдоль фронта девушек. Он любил болтать с ними, красоваться остроумием, шутками, анекдотами. Они-то уже забыли про вопрос Гали о докладе, а он, оказывается, не забыл.

— Девочки, я сделал бы доклад иначе. Меня, правда, никто не просил. Знаете, я сказал бы правду. Не о катаклизмах, не о титанических взрывах и невиданных красотах. Именно правду: как мои собственные глаза увидели Октябрьский переворот. Хотите, расскажу? Нечто вроде доклада не в канун праздника, а после.

— Расскажите! — быстро и с интересом отозвалась Галя, болтая своими ножками, свесившимися с подоконника.

Николай Никандрович прошелся и начал «доклад».

— Подобно моему коллеге Семену Федоровичу Пряхину, начну немножко раньше, с войны. О фронте вспоминать не хочу, попрошу только учесть, что мое плечо — видите нервические толчки? — результат контузии. Снаряд угодил прямо в наш окоп, целый взвод исчез, остались два человека, в том числе некий Хорлин Н. Н.