Предсказание

С момента знакомства с прелестно-юной Деманш в Париже, затем прибытия ее 6 октября 1842 года в Россию, на пароходе «Санкт-Петербург» по вызову Сухово-Кобылина… В период мучительной, опустошающей любви. С безудержной восторженностью первых лет и охлаждением в последующие. История ошеломляюще необыкновенная и вместе с тем – стерто-обычная. До 9 ноября 1850 года, когда в сугробах Ваганьковского кладбища было найдено тело женщины с перерезанным горлом и переломанными ребрами, в дорогом платье и с бриллиантами в ушах.

Какие причины вызвали этот чудовищный конец, от которого содрогались все прикасавшиеся к имени Сухово-Кобылина? А после убийства? Многолетнее изнуряющее следствие. Обвинение Сухово-Кобылина, затем его дворовых. Их признание в убийстве и последующий отказ от признания. Выматывающая душу медлительность процесса, и только семь лет спустя, после двухразового тюремного заключения, – оправдательный приговор.

Настал день, когда Костя уже решился вовсе оставить в покое тени этих людей и предаться тщательному анализу самих пьес.

Трилогия «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина» была литературным явлением, отразившим сложные процессы жизни и искусства в дореформенную беспросветную эпоху крепостничества и царствования Николая I. Последовательным обоснованием этого тезиса можно было и ограничиться, использовав новые материалы, найденные Костей в архивах того времени.

В сущности, уже полгода все было готово к защите. Даты, факты, эмоции были тщательно систематизированы и подтверждены библиографией. Литература! Литература предшествующих исследователей проанализирована, цитатно использована либо категорически отвергнута в доказательной полемике.

Но выводы! Они повисли, как капли на перекладине забора, набухшие, готовые сорваться при первом порыве ветра. Оказывается, он бессилен сделать выводы, не уяснив до конца, какому нравственному толчку, происшедшему в душе вчерашнего повесы и донжуана, обязаны мы кровоточащей правдой его художественных созданий. Прошел ли автор гениальной трилогии невинным все стадии семилетнего судебного ада, или справедливое возмездие породило пронзительную остроту его пьес, неистовое писательское прозрение самых скрытых и тайных явлений современности? Сегодня Костя уже не мог бы утверждать ни первое, ни второе. Он потерял всякий интерес к итогам своих изысканий именно тогда, когда они начали приобретать ясность. Его вера в себя, его убеждения вдруг расплылись, закачались.

Но переписка Сухово-Кобылина и Симон-Деманш, исчезнувшая из дела, она могла…

– Где? – выдохнул Костя в лицо Подробности, и его пальцы впились в рыхлое плечо букиниста.

Тот с достоинством высвободился.

– Сколько?

Костя подумал пять секунд, потом сказал:

– Ну… после ознакомления тридцать.

– Сто, – отрезал Подробность.

– Тридцать пять, – сказал Костя.

– Когда? – поинтересовался Подробность.

– Хоть сегодня, – заверил Костя.

Его голос звучал холодно и бескомпромиссно, ничем не обнаруживая смятения, в которое он был повергнут. У Кости было именно 35 рублей. Последние. Ни пообедать, ни доехать. Но ведь протекция букиниста имела смысл лишь для сговора о покупке рукописи. Прочесть почерк Сухово-Кобылина немыслимо за один визит к владельцу. Часами он мучился, просиживая над одной строчкой его дневников. Половина букв по-латыни, половина по-русски, много французских слов, но главное – слов-то и не было.

Только начало, три-четыре буквы… Значит, во что бы то ни стало надо приобрести переписку. Если представится возможность. Но как расплачиваться? Просить у Нины? После сегодняшнего? Ну нет. Быть может… Анатолий Павлович? О-о!

Когда-то Анатолий Павлович Веретянников был для Кости не просто руководителем аспирантуры. Он был богом. Когда-то Анатолий Павлович любил Костю и видел в нем надежду современного литературоведения… А теперь… Но что было теперь, об этом не стоило думать. Цепь ошибок, тягостно ненужных увлечений, но более всего бесхарактерность Кости, его небрежность по части соблюдения сроков сдачи его диссертации легли непроходимой пропастью между ним и Анатолием Павловичем. «Способности минус характер», – сказал Анатолий Павлович о Косте, удачно развивая мысль о том, что при равной одаренности из двоих людей ученым становится лишь человек с характером. Значит, из Кости не выйдет ученого? Ну уж это посмотрим.

Подробность мусолил дрожащими пальцами край нелепой тетради, прошитой мутного оттенка сиреневой тесьмой, и выжидал, пока Костя очнется.

– Вот, – наконец протянул он какую-то запись и грязным ногтем отметил фамилию и адрес. – И еще одна подробность…

«Второй Крутицкий переулок, – прочел Костя, – дом 3а, Петя Моржов, 12-ти лет».

– Петя Моржов, двенадцати лет? – Костя побелел от негодования. – Вы что, издеваетесь? – завопил он. – Откуда у Пети Моржова, двенадцати лет, переписка Сухово-Кобылина с француженкой?

Букинист хранил невозмутимость.

– У Пети Моржова как в ГУМе. Все есть. Ступайте, дорогуша, и обрящете.

Последних слов Костя уже не слышал.