Преодоление

И стало тихо. Необычно тихо за последние несколько месяцев, как он, князь Пётр, приехал сюда. И от этой тишины ему стало не по себе.

Рядом молчал, оглушённый этой тишиной, и Белосельский.

– Ладно – пошли! – хриплым голосом нарушил тишину князь Пётр, сорвавший горло в криках. – Надо убираться и нам отсюда в Можайск!

Они тоже покинули город со своими холопами и обозами.

Через неделю после этих событий в Можайск приехали боярин князь Иван Одоевский и окольничий Артемий Измайлов. Князь Иван, крутой, самолюбивый и вспыльчивый, стал дотошно разбираться во всём происходящим здесь. Наказом государя и Боярской думы ему было велено упрекнуть простых служилых за то, что они сделали, напомнить им присягу царю. Чтобы не поддались на польские прелести, служили по-прежнему государю безбоязно.

– Государь вины ваши прощает! А пока служите на Можайске! До государева указа! – объявил им под конец Одоевский.

Но вот с ними, воеводами, Пронским и Белосельским, разговор был иной.

И он, Одоевский, прежде всего поставил их, князя Петра и Белосельского, перед собой.

– Почему оставили Вязьму?! – строго спросил он.

С ними же, Одоевским и Измайловым, приехали из Москвы и два пристава: Семён Чемоданов и Исак Сумбулов.

И князь Пётр понял, что эти-то, приставы, присланы по их души: его и Белосельского.

– Зачитай указ государя! – велел Одоевский Чемоданову.

Чемоданов поднялся с лавки, развернул грамоту, стал зачитывать её.

– По указу государя и великого князя Михаила Фёдоровича всея Руси было велено идти князю Петру Пронскому и князю Михаилу Белосельскому в Вязьму. И соединясь с полками казаков, что привёл к ним князь Гагарин…

В грамоте перечислялось всё, что было велено сделать им, Пронскому и Белосельскому…

Князь Пётр, стоя рядом с Белосельским, перед сыщиками из Москвы, краснел, затем бледнел и снова краснел, понимая, что его обвиняют в трусости. А ещё хуже – в ослушании государева указа.

Рядом с ним тяжело сопел Белосельский. Затем сопение странно прекратилось, как будто он перестал дышать, замер, прислушался…

Тупо взирая на происходящее, от прилившей к голове крови князь Пётр едва различал голос государева сыщика… Вот мелькнули слова, что его, князя Петра, как и Белосельского, велено заковать в цепи и отправить в Москву…

«Хорошо ещё здесь, на службе! – мелькнула у него глупая мысль. – А не дома… На дворе! При Матрёне, жене-то!»

Да, это было глупо. Но этой глупостью он бессознательно защищался от происходящего сейчас с ним.

Тут же, в приказной избе, на них, князя Петра и Белосельского, наложили цепи, заковали. Затем их отвели в тюремную избёнку, стоявшую рядом с приказной, и закрыли там.

Одоевский и его команда уезжали утром. И князь Пётр и Белосельский так и просидели в холодной избёнке без еды и воды всю ночь. Только утром им дали хлеба и квасу. Затем их посадили на телегу. Тут же на телегу сел Чемоданов и второй сыщик, Исак Сумбулов, приезжавший за Белосельским.

Так наступил для них первый день октября, с утра холодный, но, благо, без дождя.

Там же, в Москве, их сразу отвезли в тюрьму на Варварке.

Их дело тянулось долго. Его сначала рассматривали дьяки и подьячие Разрядного приказа, собирая все отписки, наказы государя. Затем оно поступило в Боярскую думу. Там тоже не сразу занялись им. Наконец, только через полгода по их делу вынесли решение: государь указал, а бояре приговорили: Пронского сослать в Тобольск, о котором он до того только слышал, а Михаила Белосельского – в Сургут.

Глава 16

Дмитрий Пожарский в боях за Москву

Как-то незаметно для него самого, для князя Дмитрия Пожарского, подошла осень. Он даже не заметил этого, весь поглощённый делами.

В начале октября, на день памяти апостола Фомы[60], к нему на двор, на Сретенку, пришёл думный дьяк Разрядного приказа Семён Сыдавный.

– Здорово, Семён! – поздоровался князь Дмитрий с дьяком, когда Фёдор ввёл того к нему в палату.

Он подошёл к дьяку, крепко пожал его узкую, но твёрдую и сильную руку.

– Садись, садись! – доброжелательно пригласил он его, показав на лавку у стола.

Дьяк тяжело опустил своё грузное тело на лавку так, что та, бедная, как будто возмущаясь, странно заскрипела. Он же прерывисто засопел, переводя дыхание от подъёма на высокое теремное крыльцо хоромины.

Эту хоромину князь Дмитрий, точнее, его стряпчий Иван Головин, отстроил на месте погоревшей шесть лет назад старой хоромины. И сейчас она выглядела вполне сносно для боярского двора.

Князь Дмитрий сел напротив дьяка. Заметив, как тот завертел головой, ожидая чего-то, он догадался, что нужно ему, зная, что тот не может жить без водки.

– Иван! – громко позвал он стряпчего.

И когда тот вошёл в палату, он велел накрыть стол.

– Да принеси нам с Семёном что выпить! – подмигнул он по-приятельски думному дьяку. – Да не вина! Водочки!

Стряпчий ушёл. Пока холопы накрывали на стол, а стряпчий ходил в подклеть за водкой, князь Дмитрий выведал у дьяка последние новости, что ежедневно приходили в Разрядный приказ.

Выслушав его, он задумался.