Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

При дворе его принимают прекрасно, да и как не принять. Он всем улыбается, он всех выслушивает с предупредительным вниманием и уважением. Он идет навстречу любым желаниям, прежде всего, натурально, желаниям королевы, поскольку всем известно, кто у нас нынче король. Она первая обращается к нему с просьбой о выдаче. Правда, она понимает, что на этот раз выдача должна представляться прямо чрезмерной. Поэтому она на минуту, только на минуту, теряется и говорит:

– Я боюсь, что это для вас затруднительно.

Бравый Калонн солнечно улыбается и отвешивает почтительнейший поклон:

– Если это всего-навсего затруднительно, то оно уже сделано. Если это невозможно, то будет сделано.

Его кружит вихрь развлечений, он мыслит широко, в его речах таится философская глубина, он источает веселость и оптимизм. Он в центре внимания. Все просят у него, просят, естественно, денег и денег, и он всем деньги дает. Королева довольна. Доволен король. Довольны прихлебатели королевы и короля. Чего же ещё?

Правда, возникает вопрос: ведь дыра дефицита, откуда же он деньги берет? Глупо спрашивать, когда имеешь дело с финансовым гением. Новый гений просто-напросто использует секретные фонды, которые имеет любая казна, чтобы поддерживать нужные курсы на бирже для нужных бумаг. Бумаги принадлежат ему самому, его родственникам и компаньонам, а больше всего акулам финансов и биржи. Он обогащается. Обогащаются родственники и компаньоны. Десятикратно обогащаются акулы финансов и биржи. В благодарность за щедрый подарок судьбы родственники, компаньоны и в особенности акулы дают королевской казне новые займы. Правда, эти займы расширяют дыру дефицита не только до неприличных, но уже и до обвальных размеров. А пусть! Деньги получены, и никого больше не беспокоит никакая дыра ни в каком дефиците, меньше всего она беспокоит, конечно, Калонна, ведь сам он очень богат, с каждым днем становится только богаче и никакой дефицит ему не грозит.

Да ведь это пир во время чумы! Именно, именно, это пир во время чумы! Пьер Огюстен, один из крупнейших дельцов и финансовых знатоков, много лучше других предчувствует ближайшее падение в пропасть. Ему, разумеется, нисколько не жаль ни глупого короля, ни легкомысленной королевы, ни ловкого афериста Калонна. Многие годы он печется о благополучии Франции. Ради её благополучия он пускается в тайные дипломатические операции, плетет интриги против России и Англии, помогает американским повстанцам, швыряет направо и налево собственные и немалые деньги, заработанные в многочисленных предприятиях, ради её благополучия он готов отдать свою жизнь.

Но что его жизнь? В данном случае его жизнь ничего. Отдать её он готов, но этим он не изменит мнения короля о комедии, тем более не наполнит королевской казны. Хоть как-нибудь что-нибудь может изменить постановка комедии, хоть думать заставить, общественное мнение поднимет против чудовищного пира во время чумы, но она запрещена королем, окончательно и навсегда. Следовательно, король должен её разрешить!

Он по всем направлениям ищет пружину, на которую надо нажать. Кажется, не только широкая публика, но и все сильные мира сего, за исключением короля, архиепископа и министра юстиции, на его стороне, однако все мнутся, все пожимают плечами, не представляя себе, что можно ещё предпринять. Как всегда, им нужен толчок. Чем их можно толкнуть? В общем, он испробовал всё. Остается цензура, и он обращается к ней.

Конечно, этот поступок нельзя не признать опрометчивым. Мало того, что цензура ему уже отказала. Эта цензура состоит на службе у короля. Правда, короли не держат в цензуре законченных идиотов, зато держат на этом разрушительном поприще полных прохвостов. Это для всех очевидно, это закон. И все-таки, в цензуре, как и везде, попадаются разные люди, попадаются довольно неглупые, попадаются с самостоятельным мнением, которое, если обстоятельства сложатся благоприятно, готовы заявлять и отстаивать. А обстоятельства улучшаются. Весь Париж знает комедию. С блеском проходит постановка в Женевилье. На её стороне чуть ли не вся французская знать. Король в одиночестве, к тому же все знают, что король слаб. Отчего ж не рискнуть?

Он и рискует. Разумеется, о приговоре Кокле надо забыть. Однако вторым цензором оказывается Жан Батист Сюар, академик, журналист, литератор и критик. Человек это, к сожалению, злобный, завистливый, лавры академика кружат его некрепкую голову. Он объявляет «Женитьбу Фигаро» сочинением постыдным и вредным и запрещает её. Что ж, слава Богу, по этой дорожке можно следовать дальше: мало ли что решил этот Сюар.

Он следует дальше. Комедия попадает к третьему цензору, Габриэлю Гайару, тоже академику, историку и ученому. Его мало тревожит, что там лицедеи творят на подмостках, однако он человек честный и достаточно мужественный. Ему комедия нравится. Он так прямо об этом и говорит в своем заключении.