Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Наконец, несколько поморив префекта полиции, коллега и компаньон предлагает официально, в письменном виде, за подписью и печатью, удостоверить, что постановка в замке Женевилье никоим образом не нарушает прав актеров Французской комедии и что право первой постановки на общедоступной сцене по-прежнему остается за ними. Префект парижской полиции смотрит внимательно, улыбается и составляет бумагу. Пьер Огюстен аккуратно складывает её и опускает в карман.

И в одно прекрасное утро конца сентября из Парижа и Версаля к замку Водрейля устремляются вереницы карет. Все тузы французского высшего общества почитают за честь и за большую удачу присутствовать на первой постановке так странно нашумевшей комедии. На них наряды самые свежие, прически самые модные, бриллианты самые крупные, бархат, бархат и кружева.

Правда, театрик в замке сооружен всего лишь для его владельца и самых близких друзей. Он изыскан, изящен, но тесноват. Понятно, что он переполнен. Самые знатные зрители, разумеется, в креслах сидят. Тем, у кого родословная коленом пожиже, приходится размещаться в проходах, а многие ещё и в коридорах стоят, в которых тоже кое-что слышно, при открытых дверях. Другими словами, в зале битком, а на дворе во всей красе золотится сентябрь. Солнце пылает. Жара на дворе. В не продохнуть. Не спасают ни веера, ни платки, которыми усердно утирается пот. Обмороки начнутся того и гляди. А начнутся обмороки, разразится страшный скандал, тогда уж постановки на сцене Французской комедии и в самом деле не увидать никогда. И Пьер Огюстен, всё ещё легкий в пятьдесят один год, вскакивает на подоконник и своей тростью разбивает роскошные стекла на конах. В зал проникает немного свежего воздуха. Зрители спасены.

Правда, спасены не совсем. Занавес уходит медленно вверх, говорит Фигаро, Сюзанна подает свою первую реплику, и спектакль летит и кружит и хохочет, и зрители задыхаются, теперь уже от восторга. Когда занавес опускается, они ошеломлены и не сразу поднимаются с мест. Они расходятся в изнеможении, точно бы нехотя. Какая-то дама вслух выражает общее впечатление:

– Мсье Бомарше дважды за этот вечер наполнил зал свежим воздухом.

Разумеется, на другой день о спектакль судит и рядит Париж и Версаль. Передают мнение литератора Никола де Шамфора, что это воистину энциклопедическая комедия, причем не совсем ясно, имеет ли в виду литератор многообразие содержания, близость этого содержания к прославленной «Энциклопедии» или разом и то и другое. Но что Шамфор? Шамфор почти ничего. Гримм, сухой озлобленный Гримм, разгромивший его первые сочинения в пух и прах, находит нужным присоединиться к общему мнению и заявить, что в этой комедии находит смелую и остроумную картину нынешних нравов и что она написана мастером, который, как никто, владеет кистью и красками.

Всё это прекрасно, конечно. А дальше-то что? Дальше не предвидится ничего. Король непреклонен. Впрочем, королю необходимо понять. Именно в конце 1783 года постановка на общедоступной сцене этой смелой и остроумной картины нынешних нравов может произвести не только скандал, но и что-нибудь много хуже. Осень на дворе, а двадцать миллионов французов уже голодает. Министр финансов д’Ормессон ничего не может придумать, кроме новых заимствований, лишь бы как-нибудь заткнуть громадную дыру дефицита, тем не менее дыра всё растет с непостижимой стремительностью, а займов финансовые тузы давать уже не хотят, поскольку министру финансов уже нечем их обеспечить.

Неудивительно, что министр финансов держится только тем, что ищет благовидный предлог, чтобы как-нибудь поприличней удрать со своего слишком накаленного места. Предлог, конечно, находится, и дает его сам король. Почему-то короля абсолютно не беспокоит громадная дыра дефицита. Король продолжает жить так, как будто никакой дыры нет. Тем более во всю ширь своей капризной фантазии живет королева. Она просит – король в тот же миг исполняет желания. Ей ужасно нравится хорошенький дворец в Рамбуйе – и король приобретает для него хорошенький дворец в Рамбуйе, даже не поставив в известность своего министра финансов, которому предстоит расхлебывать эту кашу, как знает. Счастливый миг! Прекрасный предлог! Министр финансов не желает ничего больше расхлебывать и подает прошение об отставке. Король, опять же не думая ни о причинах, ни о последствиях этого шага, ведь не каждый же день министры сами уходят в отставку, удовлетворяет прошение.

Д’Ормессон счастлив и незаметно уходит. Не желая принимать во внимание, что управлять уже нечем, поскольку королевские финансы пребывают в отсутствии, король возводит в должность министра финансов Шарля Александра де Калонна. Ему сорок девять лет. У него достаточный опыт. Он управлял финансами в Меце и Лилле. Он был королевским прокурором в Дуэ. Имя у него почти незапятнанное. Главное же его достоинство в том, что сам он богат, что у него богатые родственники, что у него отличные связи на бирже и что самые крупные воротилы готовы его поддержать, если он обеспечит им новое приращение их капиталов.